Реинкарнация и…
Шрифт:
Жизнь в лагере, а вернее – смерть, шла монотонно. Утром построение на плацу, а затем спуск в шахты. Вечером вновь построение, и сон заключенных в огромных блоках. Только вагонетки, питающие крематорий, могли появиться со своим страшным грузом в любое время. Заключенные были измождены, ибо их путь быстро прерывался в печах крематория.
Исключением был наш отдел. Прекрасное питание. Взамен работы навязывались физкультура и лечебная гимнастика. Мы содержались в чистых, просторных и удобных камерах. Даже решетки на окнах были выполнены ажурным переплетением стальной виноградной лозы.
Ощущение смерти не покидало меня. Говорят, что перед смертью вспоминают всю жизнь. Не знаю насколько это верно, но я часто вспоминал детство. Вспоминал опустошенные расставанием глаза матери и ее слезы. Отчаянная попытка вырвать меня из рук равнодушных воспитателей. Теперь дети вовсе не знают родителей. Такое решение было принято партией, дабы не травмировать психику ребенка. О, как много было принято, казалось бы, оправданных логикой и ненавистных мне решений партии. Человек должен приносить пользу обществу – решено уничтожать человека при потере трудоспособности. Даже смерть должна быть рациональна, и человек идет на изготовление мыла и трансплантатов. Расход воды наносит удар по биосфере, и все, кроме партийцев, получают воду по карточкам, да и ту, как я теперь выяснил, отравленную безволием. О, как я желал уничтожить партийную логику, безволие и серость народа. Как мне хотелось хотя бы еще раз увидеть родные глаза матери.
Дверь камеры, скрипнув, прервала мои размышления, и в камеру вошел профессор Клумов.
– Операция назначена на завтра, – произнес он и внимательно посмотрел мне в глаза. – Может быть, вы решили что-либо сообщить?
Меня возмущало это пассивное пособничество партии. Пособничество умного, одаренного талантами хирурга. Неужели даже сейчас они надеются что-то от меня узнать? Ну, нет! Хоть в этом я проявлю свободу выбора и человеческое достоинство!
– Завтра? – переспросил я. – Впрочем, это не имеет значения. Мне нет чего вам сказать.
– Тогда прощайте, – Клумов вышел, и за ним щелкнул замок камеры.
Вот и настал мой последний день. Труба крематория усердно дымила. Безысходность заполнила душу. Я смотрел на свой последний закат солнца и на дым трубы. Дым застилал солнце.
11. Операция.
Под торжественные звуки марша Мендельсона меня ввезли на каталке в просторную, светлую операционную. Конечно, сейчас почти никто не знает о назначении этого марша в прошлом, но в тайной школе братства я видел кинохронику. Подобный цинизм поразил меня, уже казалось готового ко всему, до тошноты.
В дверь, напротив, вкатили «жениха» моей печени. Я узнал его сразу. Я подозревал, что Кротову понадобится именно моя печень. Предчувствие было верным.
Довольный Кротов махнул мне рукой, но тут между нами стал Клумов, и операция началась.
Профессор прижал плотно к лицу маску с хлороформом. В порыве ненависти я попытался расцарапать лицо Клумова, но оно начало двоиться. Отяжелевшие руки не отрывались от стола. Все начало растворяться и, наконец, исчезло. Вот она – Смерть…
… Постепенно,
– С пробуждением, – произнес он.
– У-у, сволочь, – с трудом просипел я.
– Ну вот. Значит, пришел в себя, – Улыбнулся Клумов и дальше произнес такое, что я лишился дара речи. Это был пароль. Пароль известный только моему наблюдателю.
Наконец я пришел в себя и ответил условную фразу.
– Молодец, – Клумов мне улыбнулся. – Взгляни туда. – И он кивнул головой в сторону.
Там, на каталке, лежало тело Антона Волка. Остекленевшие глаза были устремлены сквозь меня в бесконечность. Мое тело невольно покрылось пупырышками озноба.
– Теперь вы – Кротов, а на нем ваша маска.
Клумов поднес ко мне зеркало. В зеркале я действительно увидел ошарашенного вестью Кротова. На голом боку алел огромный шрам. Я удивленно взглянул на профессора.
– Это только камуфляж, – ответил он. – Такой же, как и ваше лицо. Спасая вас, мы пошли на нарушение инструкции по конспирации. Но вы вели себя достойно, и мы решились. Вам просто повезло. Кротову пришла в голову изумительная идея воспользоваться именно вашей печенью. А теперь ему придется вместо вас рассеяться дымом в небесах. – И Клумов равнодушно взглянул на безжизненное тело на каталке.
– Ваше задание несколько изменится, – добавил Клумов- наблюдатель. – Я все объясню несколько позже. Сейчас ваша задача: разыгрывать больного. Теоретически, вам даже смеяться после операции больно.
И за этим последовала инструкция моего поведения. Я краем уха следил за речью наблюдателя и помимо воли счастливо улыбался. Не знаю, сколько еще мне встречать рассветов, но у меня есть еще один. И это прекрасно. Жизнь и борьба продолжаются.
Часть
III
. ВЛАСТЬ И СОВЕСТЬ
Не мощь армии, не качество оружия, а сила духа обеспечивает победу.
И.Фихте.
1. Магистр и Председатель.
– Ваше Величество Председатель, обед готов! – торжественно произнес церемониймейстер и учтиво поклонился в ожидании распоряжений.
– Подать, – прорычал я.
Церемониймейстер живо распрямился и легонько встряхнул серебряный колокольчик. В ответ на нежный звон раскрылись створки огромных резных дверей и по мозаике мраморного пола засеменили стройные официантки с подносами в руках.
Мне не надо было отдавать распоряжений – желания угадывались. Я уже три года Председатель, но подобные церемонии вызывают у меня больше раздражения, а не удовлетворения, что всегда приводит слуг в трепет.
За черепашьим супом последовал шашлык из хвоста аллигатора. Церемониймейстер в напряжении сочился страхом и пытался угадать, следя за очередным куском шашлыка, нравится ли мне обед.