Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
Саша. Прямого участия в замысле он не принимал.
Дейер. Но ведь именно на квартире Пилсудского печатали вы программу вашей фракции?
Саша. Да, печатали у него...
Дейер. Кто вам указал, что на квартире Пилсудского можно безопасно печатать нелегальные издания?
Саша. Лукашевич.
Дейер. Пилсудский не был удивлен, когда вы пришли к нему?
Саша. Он был предупрежден.
Дейер. Типографские принадлежности доставал Пилсудский?
Саша. Нет, их принес я.
Дейер. Пилсудский
Саша. Нет.
Дейер. Разве он не полюбопытствовал, что именно нелегально печатается на его квартире?
Саша. Пилсудский - человек хорошего воспитания. Он считал неудобным интересоваться чужими занятиями.
Седой бобрик сенатора Окулова поднялся от бумаг. Черные буравчики глаз с интересом уставились на первоприсутствующего. Как будет выпутываться из неловкого положения господин председатель суда?
Но Дейер сделал вид, что никакого второго смысла в ответе подсудимого не было.
– Пилсудский присутствовал в то время, когда вы печатали программу?
– Нет, не присутствовал.
– Сколько дней вы печатали?
– Три дня.
– Вам помогал кто-нибудь?
– Да.
– Назвать отказываетесь?
– Отказываюсь.
– Сколько экземпляров программы было отпечатано на квартире Пилсудского?
– Большая часть времени у нас ушла на подготовку набора. Первый оттиск был неудачен. Это было первого марта... Вечером я пошел к Канчеру и на его квартире был арестован.
Дейер откинулся на спинку кресла. Ну, кажется, все. Больше спрашивать Ульянова абсолютно не о чем. Но для порядка все-таки нужно узнать у сенаторов - нет ли вопросов?
Первоприсутствующий повернулся к Ягну - у того вопросов не было. Лего? Нет.
– У меня есть вопрос к подсудимому, - седой бобрик на голове Окулова двинулся вместе с ушами вперед, вернулся назад и замер.
Дейер чертыхнулся про себя. Проклятый Окулов никак не хочет уступать инициативу. Ну что ж, посмотрим, о чем еще можно спрашивать Ульянова.
– Прошу, - ледяным голосом произнес первоприсутствующий и кивнул Окулову.
– Итак, вы собирались бросить в императорский экипаж три бомбы?
– стараясь придать голосу значительное выражение, начал Окулов.
– Да, три, - устало ответил Саша.
Окулов. Следовательно, метальщиков было трое? Саша. Да, трое.
Окулов. А вы сами никогда не предлагали свою кандидатуру на роль прямого участника покушения?
Саша. Нет, не предлагал.
Окулов. А почему? В случае удачи ваше честолюбие и, если хотите, тщеславие были бы удовлетворены гораздо полнее.
Саша. Я не честолюбивый человек, господин сенатор. А тем более не тщеславный.
Окулов. Или, может быть, вы просто боялись быть непосредственным участником покушения? У вас не хватало мужества?
Саша. Причина другая. К
Окулов. И на выполнение этой задачи вы бросили свои знания, полученные за четыре года обучения в университете.
Саша. Да, я начал приготовлять бомбы.
Окулов. Когда вы приготовили их, вы были совершенно уверены, что они окончательно готовы к действию?
Саша. Нет, я неоднократно говорил членам фракции, что наши бомбы обладают несовершенной конструкцией.
Окулов. Кому вы говорили?
Саша. Это не имеет значения... Наибольшее опасение вызывал у меня запал. Трубка запала была слишком длинна. При быстром обороте бомбы в воздухе порох мог бы и не попасть на вату, и взрыва могло не случиться. Но я допускал возможность...
– Ульянов, это технические подробности, - перебил Дейер.
– Оставьте их для специальной экспертизы.
Он твердо посмотрел на Окулова.
– У вас больше нет вопросов к подсудимому Ульянову?
Окулов поджал губы.
– Нет.
Дейер бегло взглянул на места присяжных поверенных и сословных представителей.
– Допрос подсудимого Ульянова окончен, - скрипучим голосом объявил первоприсутствующий.
– Объявляется перерыв заседания Особого Присутствия Правительствующего Сената...
Глава тринадцатая
1
Неклюдов сделал несколько глотков, поставил стакан на стол.
– Перехожу к обвинению против подсудимого Ульянова...
Небольшая пауза. Всего несколько секунд. Чтобы и судьи, и публика могли вспомнить реплику подсудимого Ульянова. В адрес обер-прокурора. Насчет цирка. Брошенную во время допроса.
Саша нашел глазами маму, кивнул ей. (Рядом с мамой сидел Песковский - муж Катеньки Веретенниковой, двоюродной сестры, - публицист, литератор, из умеренных.) Потом перевел взгляд на прокурора.
Неклюдов словно ждал этого взгляда. Бледное лицо его сделалось совсем белым, светлые глаза расширились, и от этого стало казаться, что увеличились глазные ямы: зрачки провалились в глубину черепа и сверкали неизрекаемой жаждой отмщения.
– Принадлежность подсудимого Ульянова к преступной организации, именовавшей себя террористической фракцией партии «Народная воля», доказана в процессе судебного заседания Особого Присутствия полностью.
Обер-прокурор произнес эту длинную фразу на одном вдохе, без перерыва и, словно совершив нечто очень важное и даже приятное для себя, натянуто улыбнулся - сначала судьям, потом в публику.