Река твоих отцов
Шрифт:
— Чужой я вам человек.
— Почему чужой? Ты нам родной дедушка! Не надо уезжать. Оставайся. Тебе с нами хорошо будет. — Она кинулась к нему, обвила руками шею и поцеловала в жесткие морщинистые щеки.
Потом постояла, вытерла кулачком слезы, улыбнулась ему и, схватив мешок, вышла на улицу.
— Не уезжай, я скоро вернусь, эпэкэ! — крикнула она в открытое окно…
Когда Феня через час вернулась, она уже не застала деда. Не было дома и матери. Девочка побежала на берег и увидела, что мать сидит у реки на камне и плачет.
— Что, эне, уехал он?
Матрена сердито посмотрела
— Как не стыдно вам! Придумали старого человека обижать. Наверно, еще не такому научат вас в школе. Сегодня деда из дому прогнали, завтра, глядишь, родную мать из Уськи куда-нибудь прогоните…
— Да что ты, эне!
— Не пущу вас в интернат!
Феня испугалась.
— Почему не пустишь, там наши ребята живут…
— Пускай живут, а вас не пущу!
И верно, несколько дней держала своих девочек под замком.
Вспомнив эту историю, Николай Павлович подумал, что совершенно напрасно передоверил дело с шаманьими побрякушками Фене. Надо было самому поговорить с Никифором, растолковать ему что к чему, но учитель закрутился с делами и не сделал этого.
К счастью, потом все уладилось.
Матрена осенью съездила в Копи, привезла отца, и с тех пор старый Никифор, последний орочский шаман, доживает свой век в Уське и даже не хочет вспоминать о прошлом…
«Сын гвардии старший сержант…»
1
В июле 1941 года в орочской лесной школе состоялся первый выпуск. Шла Великая Отечественная война. С фронтов приходили тревожные вести. Многие орочи были призваны в армию.
Поздней осенью, когда немцы приблизились к Москве и на ее подступах разгорелись ожесточенные сражения, думы всего советского народа были обращены к столице нашей Родины. «Все для фронта! Все для победы!» — этот призыв приняли близко к сердцу и орочи. Втрое больше охотничьих бригад уходило в тайгу добывать пушнину. По два-три годовых плана рыбы за сезон ловили рыбаки на ставных неводах.
В фонд обороны орочи несли не только облигации, но и шкурки соболей и лисиц, которые многие годы, еще со времен заключения родовых браков, хранили у себя, как святая святых. Ничего не было жалко для Родины, давшей маленькому лесному народу счастье. Теперь это счастье было в опасности…
Воспитанники Николая Павловича, окончившие семилетку, решили идти на фронт добровольцами.
Дети охотников, они отлично владели ружьем, метко, без промаха, стреляли лесных зверей, и теперь их снайперское мастерство могло пригодиться на войне.
Собравшись однажды на берегу Тумнина, вдали от поселка, юноши провели там весь день, что-то обсуждали между собой, записывали в тетрадку.
Вечером они пришли к Сидорову, молча уселись на кушетку, долго не решались заговорить. Учитель понял, что ребята пришли по серьезному делу, и первый нарушил тишину.
— Ну, друзья, рассказывайте, что у вас? — спросил он Кирилла Батума и с удивлением заметил, что обычно спокойный, уравновешенный юноша нервно теребит свернутую в трубку тетрадь. — Ну, ну, смелее! Говорите же, в чем дело?
Кирилл встал, посмотрел на своих друзей и, развернув тетрадку, стал читать:
— «Письмо нашему учителю от группы бывших
Дорогой Николай Павлович! С первого класса вы учили нас, орочей, любить Родину — Союз Советских Социалистических Республик. Вы рассказывали нам, как велика и богата наша страна. Мы хорошо запомнили ваши слова и с детских лет гордимся нашей отчизной, крепко любим ее. Только в нашей свободной стране мы, орочи, люди далекой тайги, получили счастье и стали равноправными гражданами СССР. Дорогой Николай Павлович, вы много раз говорили нам, что в грозное для нашей Родины время мы должны стать грудью на ее защиту, что это наш священный долг. И вот, дорогой Николай Павлович… — Тут у Кирилла дрогнул голос. Он умолк, вытер рукавом вспотевшее лицо, перевел дыхание. — Дорогой Николай Павлович, большое спасибо вам за все, что вы сделали для нас! Будьте счастливы с Валентиной Федоровной. А мы уходим на фронт защищать Москву. Верьте нам, Николай Павлович, что мы вас никогда не подведем…»
— Кто это писал? — спросил учитель.
Ребята почему-то подумали, что письмо написано не так, как нужно, и не сразу ответили.
— Что же вы молчите?
Тогда из-за спины Кирилла Мурга Тиктамунка сказал:
— Все вместе писали. С самого утра ушли на Тумнин и писали.
Учитель взял у Кирилла тетрадь, пробежал глазами письмо и несколько секунд стоял молча. Его всегда открытое лицо неожиданно замкнулось, сделалось строгим, а в уголках глаз собрались морщинки.
Ребята с ожиданием смотрели на учителя.
Они, конечно, догадывались, что творится у него на душе, и были уверены, что он ничего не скажет против их желания уйти на фронт, но то, что Николай Павлович слишком медлил с ответом, заставило их подумать, что в письме сказано не все, что они чего-то недоговорили.
— Хорошо, мальчики, — наконец сказал он негромко и взволнованно, прижимая тетрадку к сердцу. — Я верю вам… Это очень дорогое для меня письмо.
Ребята оживились. А Кирилл признался:
— Мы еще раньше, когда школу кончили, думали на выпускном вечере с письмом к вам обратиться. Пробовали составить — не получалось.
— Разве усидишь в Уське, — воскликнул Филипп Быхинька, — когда война такая идет! В газетах читаем про фронтовых снайперов, как они в цель стреляют и на своем счету по двадцать убитых немцев имеют. А мы, орочские ребята, сами знаете, Николай Павлович, с детства метко зверей бьем. А уж в таких диких зверей, как фашисты, думаю, не промахнемся. Верно, Кирилл?
— Верно, Филя, — поддержал Мурга, — только бы в руки получить снайперскую винтовку. Я читал, что она с оптическим прицелом, не то что наши охотничьи берданы.
— Только, мальчики, давайте договоримся: раз в две недели каждый из вас будет писать нам, — сказал Николай Павлович.
— Живы будем — напишем, — пообещал Кирилл. — Коротко: жив, здоров, воюю!
Разошлись в первом часу ночи. Над тайгой стоял молодой, недавно народившийся месяц. С моря дул холодный осенний ветер. Он срывал с деревьев сухие, пожелтевшие листья, кружил их в воздухе.
2
Зимой стали приходить в Уську-Орочскую сложенные треугольничками короткие солдатские письма: