Река твоих отцов
Шрифт:
Когда учитель стал собираться в тайгу с агитнартами — походным клубом, — он решил взять с собой и Петю Ауканку.
Хорошее дело придумал Николай Павлович.
Охотники на всю зиму уходили в тайгу. Ни радио, ни газет там, конечно, не было. И никаких лекций им не читали. На целых три-четыре месяца отрывались люди от Уськи. Как наступит вечер, сидят в шалашах у костра, трубки свои курят… Вот и пришла учителю в голову мысль соорудить походный клуб.
Поставил на обыкновенную нарту кабину из фанеры с двумя маленькими окошечками. С наружной стороны
Когда агитнарты отправлялись в первый рейс, старики шутили: «И чего только не придумает Николай Павлович! Как бы своим клубом лисиц и соболей не испугал». — «Не испугаю, — отшучивался учитель. — Поможем охотникам план пушнины выполнить! Работа у них веселей пойдет!»
Как раз день выдался солнечный. Выехали в тайгу утром. Учитель доверил Пете остол, а сам ехал в кабине. Петя еще ни разу не бывал на дальних охотничьих зимовках, но упряжка дорогу знала. Подгонять собак не надо было. Они бежали по просеке, а когда уставали, сами останавливались и ложились на снег. Тогда вместе с учителем Петя кормил их, давая каждому псу по вяленой рыбе — юколе.
Приехали на зимовье уже в сумерках.
Люди стали возвращаться с охоты в свои шалаши. Пришел и Анисим Ауканка, Петин отец. Увидев сына, обрадовался:
— А ты как же попал сюда?
— Он у нас директор походного клуба! — сказал учитель.
— Спасибо, Николай Павлович, что сыну моему тоже помог. Теперь, вижу, человеком станет…
Петя похвастался отцу, что правую руку доктор вылечил, что действует она хорошо и всю дорогу гнал он, Петя, упряжку остолом.
— Хочу теперь попробовать пострелять. Никогда еще ружья в руки не брал. Не сумею, наверно.
— А ты попробуй, — посоветовал Николай Павлович, — возьми у отца ружье и постреляй.
— Если промахнусь, стыдно будет…
— А ты заранее не думай, что промахнешься.
— Ладно, попробую. Тут кедровник близко, наверно, белки водятся.
Отец дал ему ружье.
Петя стал на широкие лыжи, подклеенные мехом, пошел в кедровник. Минут через десять раздались два выстрела.
— Стреляет, — радостно произнес отец Пети и посмотрел на учителя.
Вскоре Петя вернулся с добычей — убил двух белок.
— Вот видишь, без промаха, — похвалил учитель. — Два выстрела — и две белки…
Лицо у парня сияло от счастья.
— Николай Павлович, можно мне на каникулы в тайгу ехать? Буду отцу помогать. Белки что? На сохатого пойду!
— Пожалуйста, не возражаю, — сказал учитель. — Ты по тайге соскучился.
— Слышишь, ама, Николай Павлович говорит, что можно.
— Слышу, — ответил тот, — только не забудь из дому ружье второе захватить…
Окончив школу, Петр Ауканка снова затосковал. Надо было заняться каким-нибудь делом, а в Уське ничего подходящего не было.
Вскоре начали поговаривать о строительстве нового клуба, и Николай Павлович посоветовал юноше
— К тому времени, когда закончишь курсы, построят клуб.
— Боюсь, родители не отпустят, ведь здоровье у меня все еще слабое.
— Посоветуемся с доктором!
К радости юноши Петр Степанович разрешил, но время было упущено, и пришлось еще год провести в Уське. Зато Ауканка за зиму так подготовился, что сдал все экзамены.
…Пришла к Сидоровым повидать своих сверстников Дарья Намунка. Она в свое время окончила в Николаевске-на-Амуре техникум народов Севера. Сколько было волнений, когда первого сентября пришла в лесную школу — и не ученицей, как когда-то, а педагогом!
Уже прозвенел звонок. Ребята сели за парты. А Намунка стоит растерянная у раскрытых дверей, не решаясь войти в класс. Ученики встали, чтобы встретить новую учительницу, а она все еще стоит в нерешительности, прижимая к груди журнал.
Вдруг за ее спиной кто-то тихо и ласково сказал:
— Ну, Дарья Филипповна, что же вы…
Она испуганно обернулась и увидела Николая Павловича.
— Смелее, дорогая, ребята ждут вас, — опять сказал Сидоров и, взяв ее под локоть, проводил к учительскому столу.
Села на краешек табуретки, открыла журнал, проверила, все ли ученики на месте. А когда подошла к доске и взгляд ее упал на парту, где прежде сидела девочкой, опять заволновалась.
Дети ожидали, что она напишет на доске буквы алфавита, и держали перед собой раскрытые буквари. Но, к изумлению ребят, Дарья Филипповна стала говорить о своем детстве, о том, как мать много лет назад привела ее, Дашу, в первый класс и усадила вон за ту парту, где теперь сидит Лена Ауканка.
Намунка понимала, что не так, как это нужно, начала урок, но не могла остановить себя. Слова шли помимо ее воли, а когда неожиданно прервала свой рассказ, испуганно, виноватыми глазами посмотрела на Николая Павловича.
— Что же вы, Дарья Филипповна, остановились? — с мягкой улыбкой произнес Сидоров. — Продолжайте. Дети слушают вас. Желаю удачи. — И вышел из класса…
— А я, Даша, и теперь утверждаю, что твой первый урок прошел чудесно, — подсаживаясь на кушетку к Намунке, сказал Сидоров.
— Ой, что вы, Николай Павлович, мне до сих пор вспомнить страшно. Рассказываю ребятишкам про всякое-разное, а сама со страхом гляжу на вас. Вот, думаю, глупая, что понесла. Я после всю ночь проплакала.
— Неужели?
На самом деле он все знал, потому что чуть свет к нему прибежала расстроенная мать Даши.
— А я стою на своем, — решительно заявил Николай Павлович. — Помнится, ты своим рассказом так увлекла ребятишек, что они ловили каждое твое слово. Пойми, Дарья Филипповна, мы должны учить детей не только наукам, но и жизни. А последнее, думается мне, гораздо трудней. Сложная штука — жизнь! — И посмотрел на молчаливо сидевшую в углу девушку в простеньком платье, с задумчивыми, чуть раскосыми глазами. — Вы согласны со мной?