Рекламщик в ссылке для нечисти

Бронзова Полина

— Да уж две зимы, — ответила Марьяша.

Она шла рядом, и от солнца казалось, что её рыжие волосы занялись белым пламенем. И Мудрик брёл чуть позади, прихрамывая, такой тихий, как будто его и не было совсем.

— И сами всё тут строили?

— Токмо ограду на холме возвели, а избы-то и прежде стояли. Место здешнее лихое: то хвори людей возьмут, то коровёнки в лес забредут, да и не выйдут, а то поля родить перестанут. Вот люди и ушли кто куда, опустела деревня. Самое место для нечисти и нелюдей всяких.

— А колдун, получается,

не нечисть? А вон там что было?

— Он же человечьей крови, а не лесной! А там поля были, токмо давно уж никто не пашет и не сеет.

— Значит, можно засеять, — задумчиво пробормотал Василий.

Волк, радуясь простору, унёсся далеко вперёд, а теперь вернулся, шумно промчался мимо и устремился туда, где паслись коровы. Зазвенел его лай. Василий обернулся, окликнул, но где там! Пёс заливался, обходя стадо — впрочем, держался в стороне. Пастух его шугнул.

Коровы флегматично щипали траву. В этих местах они наверняка видали тварей и страшнее, что им пёс-недомерок. Но пока Василий смотрел на стадо и лес, он заметил другое.

Из окна старухиного дома вылетела ворона. Держась низко, она свернула к опушке, у первых елей набрала высоту и скоро исчезла из глаз.

А он только что там был и никакой вороны не видел и не слышал. Может, потом прилетела?..

— Богдан! — гневно крикнула Марьяша, приложив ладони ко рту. — Хлыстом-то не смей!

И добавила тише, сердито:

— У, нелюдь! Схожу к нему, что ли...

Пастух, отчаявшись прогнать Волка, щёлкал по земле хлыстом, и пёс отпрыгивал, рыча, и пытался ухватить конец зубами.

— Так я-то чего? — жалобно откликнулся пастух. — Заберите зверя вашего!

— Волк! — рявкнул Василий. — Ко мне!

Пёс нехотя послушал. Отошёл, ещё ворча и косясь на хлыст, потом пошёл к хозяину, всё ускоряя шаг. Доскакал уже весёлый, блестя глазами, как будто ничего плохого и не делал.

— Бессовестный! — погрозил Василий пальцем. — Чего коров пугаешь? Рядом!

Волк прижал уши, но так, больше для вида — знал, что на него никогда не сердятся всерьёз, — и потрусил у ноги.

Им нужно было направо, к деревне, но Марьяша отчего-то пошла прямо, к озеру. Может, за рыбой? Вон и сеть ещё на плече висела.

Будто почуяв невысказанный вопрос, она обернулась.

— Ты, Вася, думаешь, это всё сон, — сказала она, поблёскивая глазами, — токмо мы тебе покажем, что всё взаправду. Во сне-то можно видеть лишь то, о чём знаешь хоть чуть, а чего не знаешь, то и не покажется. Ведомо тебе, кто такие лозники?

Василий пожал плечами.

— Насекомые какие-нибудь? — попробовал он угадать.

— Какие они из себя, по-твоему? — продолжила наседать Марьяша.

— Да откуда мне знать? Ну, пусть шесть лап. Крылья. Летают роем. Или, может, без крыльев и по воде бегают.

— Вот и славно, — довольно сказала она и потянула его за руку, чтобы шёл быстрее. — Пойдём!

Лозники оказались тоже чертенятами, только шерсть зелёная,

похожая на мох или на короткую шелковистую травку. На спинах и макушках гуще, а лапы и животы почти совсем голые, белые. Цепляясь хвостами и пальцами, они качались в зарослях ивняка, как крошечные мартышки, верещали и смеялись. Улыбки у них были широкие, от уха до уха, мелкозубые, а носы длинные.

Заметив Волка, немедленно принялись его дразнить, спускаясь и тут же взлетая по тонким лозам, высовывали языки, корчили гримасы. Волк, заливаясь негодующим лаем, скакал, порой едва не хватая чей-нибудь хвост с кисточкой, но лозники оказывались проворнее.

— Ну, черти мне запросто могли присниться, — упрямо сказал Василий. — Не убедила.

— Вот как? — нахмурилась Марьяша, упирая руки в бока. — А про водяниц, русалок слышал?

— Пф-ф, в детстве ещё. Кто же про них не слышал? До пояса это женщина, хм, раздетая, а от пояса у неё рыбий хвост.

— Вот и ладно, — сказала Марьяша и, обернувшись к воде, позвала: — Водяницы-сестрицы! Покажитесь!

Мудрик тоже подошёл ближе, встал рядом, шмыгнул и вытер нос пальцем.

Сперва Василию показалось, что ничего не произойдёт. Но тёмная вода, почти вся затянутая белёсыми пятнами ряски, дрогнула, пошла кругами, и над поверхностью показались три лица.

Водяницы были бледными, аж в синеву, с посиневшими губами, с чернотой у глаз. Одна светловолосая, вторая рыжая, а у третьей волосы чёрные, как воронье крыло. Мокрые пряди облепили щёки, змеились по плечам, в них зеленела ряска, запутались палые листья. Утопленницы, как есть утопленницы, ничего живого, моргают только. И то не часто.

— Гостя нам привела? — спросила светловолосая.

— А не тот ли это парень, что, сказывают, банника за бороду отодрал? — едва заметно усмехнувшись краем мёртвых губ, спросила рыжая.

Третья молчала, только смотрела.

— Привела, да вам не дам! — сказала Марьяша. — И не гость он, а тоже наш теперь, Василием кличут. А это, Вася, водяницы: Снежана, Чернава да Ясна.

И пояснила мёртвым девицам:

— Василий-то наш из далёких краёв, див таких не видал, оттого думает, во сне ему наша Перловка видится. У водяниц, говорит он, рыбьи хвосты. Выйдете к нам, сестрицы?

— Может, лучше он к нам? — предложила рыжая и протянула из воды руку, тонкую, почти прозрачную, с тёмной сеткой вен, с почерневшими ногтями.

— Нет уж, спасибо, я никакую заразу подхватить не хочу, — отказался Василий.

Он опять огорчился. Нет бы нормальные русалки, чтобы грудь — во, первым делом в глаза бросалась, чтобы взгляд не оторвать. Усади такую на ветвях, мужики набегут смотреть. Так нет же, дохлячки какие-то, вот и делай тут сказочный заповедник...

Девицы всё-таки вышли сами. Платья на них истлели, в прорехах виднелось тело, но на тело это и смотреть не хотелось. Были у них не хвосты, а ноги, и тяжко пахло гнилью и болотом.