Рекламщик в ссылке для нечисти
Шрифт:
— А если царь перестанет вам обозы посылать? — спросил Василий. — А если он вообще Казимиру царство отдаст, вы тогда долго протянете, как думаешь? Может, просто кормить перестанут, а может, и вообще того...
Он присвистнул и провёл пальцем поперёк горла.
Поднялся шум и крик. Все повскакали с места, замахали руками. Полурослик вскочил на бревно, заплясал копытцами. В дверях бани показался голый старик и тоже что-то выкрикнул, тряся зелёной бородой. Тихомир застучал по котлу, но и это помогло
Деревенские по большей части не верили, что царь их вот так оставит. А и оставит, кричали, проживут и так. И что Казимир их тронет, не соглашались — он ведь их уже сослал в глухую глушь, чего ему ещё надобно? Да он уже о них позабыл!
А ещё, добавляли, век их долог, и колдуна переживут, а тогда и ссылке конец. И делать ничего не надобно, подождать только.
Но с тем согласились не все. Кое-кто говорил, что, пожалуй, и неясно, как оно дальше-то пойдёт, если царя Бориса не станет. Он-то, Борис, ещё мягко с ними обходится, потому как в Перловку сослал какого-никакого, а сына...
Здесь они и вовсе чуть не передрались. Кто вопил: «Сын, сын!», кто надрывался: «Подменыш!», и Василий пока смотрел на всё это безобразие, не заметил, как шешки забрались на навес и оттуда набросали ему на голову липучих колосков.
Он провёл по волосам и сердито посмотрел наверх. Там только копытца застучали по дереву и раздался смех, похожий на кудахтанье. Неразумные, что с них взять.
Мимо пролетел ещё огрызок, но метили не в Василия, а выше. С ближайшей крыши с хриплым карканьем снялась ворона, да и полетела прочь.
Наконец Тихомир едва не расколотил котёл, усердствуя, и народ неохотно, но умолк, прислушался.
— Дело-то непростое, — начал староста. — Боязно мне, что Казимир и впрямь нас не оставит. Если изведёт он Бориса да царство получит, нешто мы ему надобны будем?
— Так и чаво? — донеслось из бани. — Мы ить ему не помеха, мы-то по себе сами!
— Вы-то может, а Велимудр всё же наследник законный, какой ни есть. Другого-то нету. Покамест Казимир добился, чтобы его сослали, а дальше-то, может, и того... Для надёжности.
Он вздохнул.
— Да и что этот змей чёрный со мною да с Марьяшей моей сделает, того не ведаю, а токмо чую, добра нам не будет. Может, пока жив Борис, нас не тронут, а после... Знаю, староста я у вас на словах токмо, все своим умом живёте, а всё ж я бы сделал, как Василий сказывает. Казимира мы тем шибко прогневаем, может, и беду накличем, да есть надежда, что Борис оплошность свою уразумеет. Увидит, что не злыдни мы непутёвые, да что Казимир напраслину возвёл. Или так волю добудем, или, боюсь я, ни воли, ни жизни нам не видать.
— Нас людские дела не заботят! — сказал один из парней, поднимаясь, и переступил копытами. — Да хоть перебейте друг друга, нам всё одно. То твои беды,
— Добро, коли так, да как бы ты не ошибся, — хмуро сказал Тихомир. — Ежели он Велимудра со свету сживёт, так и вас, чтоб не болтали. Тихо всё обставит, никто и не прознает, некому будет правду рассказать, ежели вдруг отыщется кто до правды охочий.
Он вздохнул и покачал головой. Уперев левую руку в бок, правой почесал в затылке.
— Да и волшба эта из него, должно, силы тянет. Може, ему сподручнее нас порешить, нежели чаровать да в границах удерживать. Так что с Василием я согласен: или теперь супротив Казимира выступим, или поздно станет, а тогда уж мы ничё не сумеем. Соседи-то наши привыкли сюда не соваться, и ежели с нами чё случится, и не заметит никто.
Все примолкли и озадачились. Кто-то тоже чесал в затылке, кто-то шептался.
— Ну, хотите, делайте, — сказал, поднимаясь, дед с бородой из колосьев. — Я-то что, моё дело маленькое. Ну, пойду я.
Он ушёл, и с ним убежали трое — волосы спутанные, цветами украшенные, рубахи зелёные. По росту как дети, а лица не детские, глаза большие, прозрачные, бровей совсем нет, губы морщинистые, тонкие.
— Меня боялися, уважали, а тут чаво, кажный станет за бороду таскать? — выкрикнул банник. — Не хочу! Не буду! Тока наведите кого, я их ошпарю!
И хлопнул дверью. Баня аж затрещала и как будто слегка покосилась.
— Оно верно, — согласились ещё трое, нахмурили рогатые лбы. — Чтоб на нас глазели да насмехалися, на это мы не согласные. Мешать не будем, а токмо и показываться никому не станем.
— Иэ-э-эх! — потянулась, вставая с бревна, то ли женщина, то ли девица с птичьими ногами. Лицо, вытянутое вперёд, всё в нос ушло, на лбу козьи рога, из-под синего платка выбиваются серые растрёпанные косы. — А мне ле-ень! Спать я пойду.
Все они поднялись, да и пошли прочь по одному, по двое, выдумав нехитрые отговорки: у кого времени нет, у кого силы не те, кто к людям не выходит, а у кого кости ломит. Последними ушли парни, крепкие, широкоплечие.
— Ну, что же, — неохотно сказал один, ковыряя землю копытом. — Ежели с каким простым делом помочь, зовите, что ли.
— А то и сами управитесь, — вставил другой парень и подтолкнул товарища плечом.
Оба загоготали и ушли. По пути пугнули шешков и сорвали подсолнух.
Василий растерянно огляделся. С ним остались только Марьяша, Тихомир и Мудрик, да ещё полурослик с кошачьими усами. И ещё Волк. Он укрылся в тени под навесом и, заметив взгляд хозяина, вильнул хвостом, но много ли толку от пса?
— Хорошее дело, — сказал усатый и подошёл, смешно переступая копытцами, будто подскакивал на каждом шаге. — Хорошее! Пущай народ приходит. И с детишками пускать станем?