Рекорд

Вечная Ольга

Жесть.

Я открываю видео и смотрю, как парни в черных и оранжевых комбинезонах бегают вокруг горящей машины. Сердце ускоряется. Надо же, я еще способна что-то чувствовать. Голова кружится, когда трое из них лезут прямо в пекло, чтобы вытащить неподвижное тело. Я уже видела этот ролик, но тогда он был с цензурой, сейчас же мороз по коже.

Ни фига себе пиар. Они что, слепые?!

– Настен, все в порядке? – раздается голос Светланы Васильевны.

Я впиваюсь пальцами в телефон Юляшки. Волосы встают дыбом.

– Да-да, сейчас

иду.

– Я там сэндвичи принесла. Сходи поешь.

– Спасибо.

Очищаю историю браузера, прячу мобильник в сумку и выхожу из кабинки. Пока иду в кабинет, прокручиваю в голове кадры жуткого видео. Я, конечно, понимаю, что некоторые люди ради пиара готовы на все, но броситься в огонь… Отчего-то чувствую ненависть и презрение к Игорю Смолину.

Тим. Мне ли не знать, как легко угодить в аутсайдеры. И как сложно от этого ярлыка избавиться.

– Настя, зайди к Константину Викторовичу, – говорит Светлана. – Он хочет поговорить.

А как же сэндвичи?

– О чем?

– Сходи и узнай, – пожимает она плечами.

Юляшка листает фотки на ноуте, ни о чем не беспокоясь. У нее с Шиловым прекрасные отношения, она даже фамилию его взяла. В отличие от меня.

Я смотрю на дверь и не могу придумать ни одной причины для адекватного отказа. Я просто… не такая отбитая, чтобы в огонь кидаться.

– Пошли вместе, – спохватывается Юля, когда я подхожу к кабинету. – Я тебя отпрошу на вечер, хочу рассказать о Тиме. Надеюсь, у него ничего не получится, иначе это будет совершенно несправедливо!

Глава 6

Рекорд – это не просто цифра или результат на табло. Это доказательство мастерства, упорства и силы духа. Возможность войти в историю, стать легендой.

Рекорд – это символ победы в самой сложной борьбе: борьбе с самим собой.

Из редкого интервью Федора Матросова

Тим

– Расскажи мне, как он умер.

– Я расскажу вам, как он жил…

Я опускаю крышку ноутбука и смотрю в серый потолок.

Фильм Эдварда Цвика «Последний самурай» я смотрел раз десять и всегда находил в нем что-то новенькое для себя. Этот раз тоже не стал, блядь, исключением.

Реальность такова, милый друг, что в этой цитате из культового кино смысловая ошибка.

Всем плевать, как кто жил. Насрать громадную кучу, если хотите прямолинейности. Взять в пример Федора Матросова, который при жизни не попал ни в одну сводку новостей. Никому дела не было, что живет в Сибири такой уникальный чел, у которого японцы заказывают движки для своих соревнований и просят консультаций. Он организовал школу картинга, тренировал молодняк, внушал мечты и веру в будущее. Замечал и взращивал дарования. Благодаря этому парню в Красноярске появились две сильнейшие гоночные команды, в

дальнейшем и другие города подтянулись. Нигде об этом не написано.

В день, когда Федор погиб, он стал звездой. Ну и я вместе с ним.

Федор не был богат, не был успешен, у него никогда не было жены или хотя бы постоянной женщины. Но в мире гонок, по крайней мере в нашей стране, абсолютно все знают, что погиб он на трассе под колесами собственного ученика. Такая вот, сука, драматичная история: размозжить череп самому лучшему человеку на планете и жить преспокойно дальше. Кто-то бы смог? У меня, как видите, получается. Живу, блядь, и радуюсь.

Мы с Семеном, главным механиком, перебрались в столицу, так как команда «Скорость 360» разорилась. Менеджер, пилоты и большинство механиков свалили. Скатертью дорога.

Этот гараж мы выкупили каким-то чудом за копейки, перетащили инструменты и кубки как остатки роскоши. Более-менее прибрались. Если бы я писал автобиографию, то назвал бы эту главу «День дна». Заслуженного.

Герой моей биографии постоянно бы что-то делал, потому что когда он останавливается, то сталкивается с тем, что не может понять цели. Поэтому каждый день. Каждую минуту. Каждую гребаную секунду он капец как занят. Или гоняет, или ебется. Иначе мысли громкие, и их невозможно перебить.

Старый механизм скрипит, поднимая ворота, и нашим с Семеном взорам открывается картина – два раздолбанных мерса на фоне серой стены.

Краем глаза считываю, как каменеет лицо механика, и прежде чем он начнет ныть о тленности бытия, я встаю перед ним, заслоняя собой тачки, и сообщаю радостно:

– Они почти в идеале.

– Агай, твою мать.

– Почти, – повторяю. Это слово в последнее время преследует меня как приколоченное. Раздраженно хмурюсь. – Нужно ток немного подлатать.

– Мы не соберем нормальную боевую машину из этого хлама, Тим, можешь резать меня ножами.

– Мы соберем ее за два месяца.

– Ты прикалываешься?

Семен пытается обойти меня – не даю. Сделав пару попыток, он сплевывает и начинает ругаться.

– Предлагаю для начала пойти пожрать где-нибудь, – захожу издалека. – А потом, уже в хорошем настроении…

Он злобно стреляет глазами и заваливается в гараж. Я сжимаю зубы и иду следом.

– Это хлам.

– Здесь почти целый корпус. – Упираюсь ногой в капот. – А там – движок в норме.

Почти целый корпус. Почти идеальный движок. Почти самый быстрый оргазм в жизни Насти Луцкой.

Гребаное слово. Как проклятье. Надо что-то с этим делать, в каком-то месте пора разорвать круг, а то так и будем в хорошистах.

Пульс внезапно ускоряется, сердечная мышца работает на износ, и я ощущаю что-то вроде нервного срыва. Минута тишины – и сразу перманентно херово.

Мы с Семеном мрачно пялимся на ушатанные мерсы. Он закуривает.