Реквием по Homo Sapiens. Том 2
Шрифт:
– Вы предлагаете нам союз между Церковью и вашим Орденом?
– Почему бы и нет?
– Желали бы мы, чтобы это было так просто.
– Если смотреть поглубже, во вселенной все просто.
– Вероятно – но такой союз представляется нам невозможным.
– Бертрам Джаспари будет против, да?
– Он и все ивиомилы объявят союз с наманами кощунством, даже хакром. Хотя мы полагаем, что старейшина Бертрам втайне желает если не самого союза, то связанных с ним благ.
– Понятно. Он хочет свободно путешествовать среди звезд, да?
– Мы полагаем, что именно к этому он стремится.
– Его цель – распространение Церкви в космосе?
– Не только. Он, как и мы, верит,
– Но Верховный Архитектор – вы.
– Но мы не будем жить вечно в этой оболочке. Вы должны знать, пилот, что старейшина Бертрам надеется стать Иви после того, как мы умрем и преобразимся. Он надеется стать Иви для всех пропавших Архитекторов Экстра и всех ивиомилов, по466 сланных в Экстр за последнюю тысячу лет. Большая паства – большая власть.
– А вы тоже надеетесь на это?
– Мы, конечно же, мечтаем объединить Церковь. Истинная Церковь существует во всех сердцах и во всех местах – мы хотим, чтобы все народы возрадовались бесконечной Программе Эде. Мы хотим распространить власть Бога повсюду.
– Понимаю.
– Нам хотелось бы верить, что старейшина Бертрам тоже хочет этого – хотя бы отчасти.
– Я еще не встречал никого, кто бы так старался найти хорошее даже в плохом человеке, – улыбнулся Данло.
– Но плохих людей нет. Есть только негативные программы.
– Хорошо, путь будут негативные программы, – опять улыбнулся Данло.
– Потому-то нам и кажется таким невероятным, что старейшина Бертрам хотел убить вас.
– Правда?
– Если бы вас убили, пилот, как мог бы старейшина Бертрам надеяться хоть когда-нибудь послать в Экстр пилотов-Архитекторов?
– Но вы сказали, что он против отправки таннахиллских детей на Тиэллу.
– Возможно, он надеется подготовить пилотов как-то подругому.
Данло тихонько дунул в мундштук флейты.
– Кажется, я понимаю. Но я принес присягу, благословенная Иви. Я ни за что не стану готовить пилотов самостоятельно – ни для Бертрама, ни для кого-либо еще.
– Возможно, старейшина Бертрам думает, что есть другие способы овладеть вашим мастерством.
– Не нравится мне это слово – “овладеть”.
– Мы боимся, что старейшина Бертрам – очень честолюбивый человек.
– А я боюсь… что испугаюсь его. Это дало бы ему еще больше власти, чем теперь, правда?
Еще довольно долго Данло и Харра, сидя в лучах солнца, обсуждали проблемы и политику Вселенской Кибернетической Церкви. Один робот убрал со стола, другой подал чай тохо, холодный, горьковато-сладкий. Они вернулись к надежде найти пропавших Архитекторов, уничтожающих звезды Экстра.
Харра выдвинула идею: если учить таннахиллеких детей на пилотов пока нет возможности, пусть пилоты Ордена возьмут Архитекторов-миссионеров на свои легкие корабли.
– И эти миссионеры передадут пропавшим Архитекторам ваш взгляд на Тотальную Программу?
– Мы боимся, что это будет не так просто.
– Да нет же, очень просто. Вашим миссионерам надо только сказать, что звезды благословенны и мы должны смотреть на них с любовью, как ребенок в глаза своей матери.
Харра улыбнулась, а потом и посмеялась в рукав своего кимоно.
– Нам кажется, вы большой романтик, пилот.
– Ну да, я такой.
– Мы не можем так сразу послать людей в Экстр, чтобы они проповедовали наш новый взгляд на Программу. Сначала мы должны ее отредактировать.
И Харра объяснила, что Тотальная Программа не входит в Священный Алгоритм, как и многие другие программы Церкви. В Алгоритме Эде, как мудрый отец, поучающий своих детей под деревом саби, говорит о природе жизни во вселенной и о том, как ее следует прожить. Люди толкуют эти слова
– Вы должны понять, – говорила Харра, размешивая сахар в очередной чашке чая, – что нового Иви выбирают старейшины. И что программы, много раз отредактированные прежним Иви, новый может совсем отменить. Наш долг как всякого Иви – дать народу программы не на год, но на все времена. До конца времен, когда построение вселенной будет завершено. – Она хлопнула в ладоши, глядя на противоположную стену, и произнесла: – Первый кадр, пожалуйста.
При этих словах образ Николоса Дару Эде на мерцалевой стене начал таять, и его сменили изображения трех новорожденных младенцев, двух девочек и мальчика. На их пухлых розовых личиках застыло изумленное выражение, понятное при первом взгляде на чудеса этого мира. На каждом было новенькое белое кимоно из драгоценного хлопка, и вязаные белые добры покрывали лысые головенки.
– Вот они, мои крошки, – сказала Харра. – Мои правнуки. Тирза Ивиэртес, Изабель Ивиорван эн ли Эде, а мальчик… сейчас, минутку…
Харра закрыла глаза и сложила руки на груди – красивые руки с длинными сильными пальцами, до сих пор искусно перебирающими струны паутиной арфы.
– Мальчик – это Мерса Ивиэрсье, по линии моей четырнадцатой дочери, Валески Ивиэрсье эн ли Эде. У меня есть другая дочь, Катура Ивиэрсье, и я, боюсь, иногда путаю их потомков.
Данло, не зная, что сказать, ответил банальностью:
– Красивые детки.
Головка Мерсы Ивиэрсье вследствие родовой травмы очень напоминала остроконечную голову Бертрама Джаспари, но Данло не кривил душой: для него все дети были красивыми.
– Да, очень. – И Харра рассказала Данло кое-что о своем браке со старейшиной Сароджином Эште Ивиасталиром, давно уже умершим от грибковой инфекции. Она родила в этом браке пятьдесят три ребенка, каждый год по ребенку, а потом уже, в возрасте шестидесяти восьми лет, начала свое восхождение по ступеням церковной иерархии. За последние шестьдесят лет ее род умножился и насчитывал теперь 1617 внуков, прямых ее потомков, многие из которых остались жить в ее родном городе, Монтелливи. Число правнуков на данный момент перевалило за десять тысяч: не было дня в году, сказала Харра, чтобы на свет не являлись один или двое новых людей, призванных изменить облик вселенной. – Мы очень стараемся помнить их имена, но теперь уже и у правнуков появляются собственные дети.