Реквием

Оливер Лорен

И меня одолевают непрошеные, нежеланные мыс­ли. А что, если Касси вправду было чего бояться?

Лина

Первую половину дня мы не видим никаких при­знаков присутствия войск, и я начинаю задумывать­ся — а вдруг Ла соврала? У меня зарождается надежда. Возможно, никакого нападения на лагерь не случится и с Пиппой все будет в порядке. Конечно, все равно останется проблема с треклятой речкой, но Пиппа придумает, как ее решить. Она как Рэйвен — рождена, чтобы выживать.

Но в середине дня мы слышим отдаленные выкри­ки. Тэк вскидывает палец и жестом

призывает к мол­чанию. Мы застываем, а потом, по мановению руки Тэка, рассеиваемся по лесу. Джулиан хорошо освоился в Диких землях, в том числе обладает умением пря­таться. Вот только что он стоял рядом со мной — а в следующую секунду он уже растворяется в небольшой купе деревьев. Остальные исчезают столь же быстро.

Я ныряю за старую бетонную стену, которую слов­но сбросили непонятно откуда. Интересно, от какой она постройки? Внезапно мне вспоминается история, которую рассказывал Джулиан, когда мы вместе сиде­ли под замком, — про девочку Дороти, у которой домик унесло торнадо, и она приземлилась в волшебной стране.

Выкрики делаются громче. К ним добавляется звя­канье оружия и ритмичный топот тяжелых ботинок. Я ловлю себя на том, что фантазирую: вот бы нас тоже унесло прочь — всех нас, всех зараженных, всех, вы­швырнутых из нормального общества, — чтобы нас подхватило ветром, и мы очутились где-то в другом месте.

Но мы не в сказке. В Диких землях апрель, и мои отсыревшие теннисные туфли увязают в черной гря­зи, и вокруг тучи мошки, и надо затаить дыхание и ждать.

Войска в нескольких сотнях футов от нас. Они идут по пологому склону и переходят ручеек. Отсюда, с возвышения, нам отлично видна длинная колонна солдат; военная форма мелькает между деревьев. По­стоянно изменяющийся узор молодой листвы слива­ется с движущейся, расплывчатой массой мужчин и женщин в камуфляже, с автоматами и слезоточивым газом. Кажется, что им нет конца.

Наконец поток солдат иссякает, и мы по безмолв­ному взаимопониманию собираемся и снова двигаем­ся в путь. Тишина тревожна и напряженна. Я стараюсь не думать о людях в лагере, собранных в земляной чаше, как в ловушке. Мне вспоминается старое выра­жение «все равно, что стрелять в рыбу в бочке» — и меня охватывает безудержное и неуместное желание рассмеяться. Вот что они такое, все эти заразные — рыбы с безумными глазами и белыми брюшками, рву­щиеся к солнцу, уже все равно, что мертвые.

Путь до явки занимает у нас чуть менее двенадцати часов. Солнце совершило полный оборот и теперь ухо­дит за деревья, расползаясь на бледные желтые и оран­жевые полосы. Этот закат напоминает мне яйца-па­шот, которые готовила мне мама, когда я в детстве болела, — как желток расползался по тарелке, яркий, поразительно золотой, — и меня охватывает болезнен­ная тоска по дому. Я даже толком не понимаю, то ли я скучаю по матери, то ли просто по прежней привыч­ной жизни, в которой была школа, свободные от заня­тий дни и правила, обеспечивающие мне безопасность, пределы и границы, время купания и комендантский час. Простая жизнь.

Явка отмечена небольшой деревянной постройкой размером с уличный сортир, снабженный грубо сколо­ченной дверью. Постройка явно собрана из обломков, оставшихся после бомбардировки. Когда Тэк с усили­ем открывает дверь с заржавевшими петлями — они тоже исковерканы и согнуты, — мы видим несколько ступенек, уходящих в темную дыру.

— Стойте. — Рэйвен приседает, копается в одном из тюков, полученных от Пиппы, и достает фонарик.

— Я пойду первой.

В воздухе пахнет плесенью и еще чем-то кисло-

сладким, не пойму чем. Мы спускаемся следом за Рэй­вен по крутым ступеням. Она обводит лучом фонари­ка комнату, на удивление просторную и чистую: полки, несколько шатких столов, керосинка. За керосинкой темнеет еще один дверной проем, вход в дополнитель­ные комнаты. У меня на миг теплеет в груди. Это место напоминает мне хоумстид неподалеку от Рочестера.

Здесь где-то должны быть фонари.

— Рэйвен де­лает несколько шагов. Свет зигзагом проходит по чи­сто подметенному бетонному полу, и я вижу пару мор­гающих глазок, комок серого меха. Мышь.

Рэйвен находит груду пыльных фонарей, работаю­щих на батарейках, в углу. Чтобы изгнать из комнаты все тени, хватает трех фонарей. В обычное время Рэй­вен настаивала бы на экономии энергии, но я думаю, она чувствует, как и все мы, что сегодня нам нужно как можно больше света. Иначе мысли о лагере вернутся вместе с шелковыми пальцами теней, видения всех этих людей — беспомощных, попавших в ловушку. Надо вместо этого сосредоточиться на светлой ма­ленькой подземной комнате с ее освещенными углами и деревянными полками.

— Чуешь? — спрашивает Тэк у Брэма. Он берет один из фонарей и проходит в следующую комнату.

— Оба-на! Точно! — восклицает он.

Рэйвен уже перерывает тюк, достает припасы. Ко­рал нашла на одной из нижних полок большие метал­лические фляги с водой и теперь сидит, с благодарно­стью потягивая воду.

— Что это? — спрашивает Хантер.

Тэк стоит, подняв фонарь так, чтобы тот освещал ромбовидные деревянные полки.

— Старый винный погреб! — сообщает он. — Мне показалось, что пахнет спиртным.

Две бутылки вина и бутылка виски. Тэк немедля открывает виски и делает глоток, прежде чем предложить выпивку Джулиану. Тот принимает виски, поколебавшись всего долю секунды. Я хочу запротесто­вать — я уверена, что Джулиан никогда прежде не пил спиртного, я буквально-таки готова поклясться в этом, — но прежде, чем я успеваю сказать хоть слово, Джулиан делает большой глоток и каким-то чудом умудряется проглотить виски, не подавившись.

Тэк расплывается в улыбке — с ним это редко бы­вает — и хлопает Джулиана по плечу.

— Все в порядке, Джулиан, — говорит он.

Джулиан вытирает рот тыльной стороной ладони.

— Неплохая штука, — говорит он, прерывисто дыша, и Тэк с Хантером смеются.

Алекс без единого слова забирает бутылку у Джулиана и делает глоток.

Вся усталость последних дней махом наваливается на меня. За Тэком, напротив полок, стоит несколько узких коек, и я буквально падаю на ближайшую.

— Я, пожалуй... — начинаю я говорить, укладыва­ясь, поджимая колени к груди. На койке нет ни одеял, ни подушки, но у меня такое ощущение, будто я по­гружаюсь в нечто небесное — в облако, в пух. Нет. Это я — пушинка. Я уплываю. «Посплю немного», — хочу договорить я, но слова так и не срываются с моих губ, потому что я уже сплю.

Я просыпаюсь, тяжело дыша, в полнейшей темно­те. На мгновение меня охватывает паника, мне кажет­ся, будто я снова в подземной камере с Джулианом. Я сажусь. Сердце колотится в груди. И лишь когда я слышу бормотание Корал в углу, я вспоминаю, где на­хожусь. В комнате скверно пахнет, а рядом с кроватью Корал стоит ведро. Должно быть, она его опрокинула.

Сквозь дверной проем падает клин света, и я слы­шу приглушенный смех из соседней комнаты.

Кто-то накрыл меня одеялом, пока я спала. Я сбра­сываю его в изножье и встаю. Понятия не имею, кото­рый сейчас час.