Реквием

Оливер Лорен

— Не сегодня, — произносит Алекс коротко. Потом он разворачивается и ломится через лес.

В ту же секунду — я не успеваю ни крикнуть, ни сделать что-либо — Джулиан срывается с места и хва­тает Алекса, роняет на бетон, и вот внезапно они уже катаются, вдавливая друг друга в землю. Я начинаю кричать: выкрикивать их имена, «стойте» и «пожа­луйста».

Джулиан сверху Алекса. Он заносит кулак, потом опускает его на щеку противника, и я слышу глухой удар. Алекс плюет в него, упирается рукой в подборо­док Джулиана, откидывая его голову назад, и толкает его. Мне кажется, будто

я слышу отдаленный крик, но я не могу сосредоточиться на нем, не могу ничего сде­лать — только орать, пока у меня не начинает саднить горло. Потом свет фонарей вспыхивает где-то на краю зрения, как будто это меня ударили, и перед глазами взрываются цветные вспышки.

Алекс умело пользуется преимуществом и прижи­мает Джулиана к земле. Он бьет дважды, с силой, и я слышу жуткий треск. Теперь по лицу Джулиана течет кровь.

— Алекс, пожалуйста! — кричу я. Я хочу стащить его с Джулиана, но застываю от страха, прирастаю к земле.

Но Алекс то ли не слышит меня, то ли предпочита­ет не обращать на меня внимания. Я никогда не видела его таким: лицо Алекса горит яростью, и в лунном све­те оно превращается в нечто жестокое и устрашающее. Я даже не могу больше кричать, не могу ничего де­лать — только захлебываюсь рыданиями и чувствую, что к горлу подкатывает тошнота. Все какое-то нере­альное, замедленное.

Потом сквозь заросли проламываются Тэк с Рэй­вен — вспотевшие, запыхавшиеся, с фонарями в ру­ках, — и Рэйвен кричит и хватает меня за плечи, а Тэк сдергивает Алекса с Джулиана.

«Ты что, охренел?!»

И все снова начинает двигаться с нормальной скоро­стью. Джулиан кашляет и ложится обратно на землю. Я вырываюсь от Рэйвен, бегу к нему и падаю рядом на колени. Я мгновенно понимаю, что у него сломан нос. Лицо Джулиана залито кровью, а глаза превратились в щели. Он пытается сесть.

— Эй! — Я кладу руку ему на грудь и стараюсь про­глотить комок в горле. — Ну-ка успокойся!

Джулиан снова расслабляется. Я чувствую, как его сердце толкается в мою ладонь.

— Что случилось?! — кричит Тэк.

Алекс стоит чуть в стороне от того места, где лежит Джулиан. Вся его ярость исчезла. Вид у него потря­сенный, руки безвольно повисли. Он недоумевающе смотрит на Джулиана, словно не понимая, что это с ним стряслось.

Я встаю и иду к нему, чувствуя, как меня захлесты­вает гнев. Мне хочется сомкнуть пальцы на его горле, задушить его.

— Что это с тобой такое, черт побери? — негромко произношу я. Мне приходится проталкивать слова сквозь комок гнева в горле.

— Я... прости, — шепчет Алекс. Он трясет голо­вой. — Я не хотел... Я не знаю, как это произошло. Про­сти, Лина.

Я знаю, что если он не перестанет смотреть на меня вот так вот — умоляюще, с просьбой о понимании, — я прощу его.

— Лина. — Он делает шаг ко мне, и я отступаю. На мгновение мы застываем так. Я чувствую на себе его пристальный взгляд и тяжесть его вины. Но я не смо­трю на него. Не могу.

Потом Алекс разворачивается и исчезает в лесу.

Хана

Из моего текучего, изменчивого сна возникает

ви­дение и принимает облик.

Лицо Лины.

Лицо Лины, выступающее из тени. Нет. Не из тени. Она проталкивается наружу из пепла, из наноса золы и углей. Рот ее открыт. Глаза закрыты.

Она кричит.

«Хана!» Она зовет меня. Пепел сыпется в ее откры­тый рот, как песок, и я знаю, что Лину засыплет зано­во, она умолкнет, погрузится обратно во тьму. И еще я знаю, что у меня нет никаких шансов добраться до нее — нет ни малейшей надежды ее спасти.

«Хана!» — кричит она, а я стою недвижно.

«Прости меня», — говорю я.

«Хана, помоги!»

«Прости меня, Лина».

— Хана!

В дверях стоит моя мать. Я сажусь, озадаченная и испуганная. Голос Лины эхом звучит у меня в созна­нии. Я спала. Мне не полагалось спать.

— Что случилось? — Фигура матери силуэтом вырисовывается в дверном проеме. За ней я различаю не­большой фонарь за моим балконом. — Ты заболела?

— Да нет, я в порядке. — Я провожу рукой по лбу. Лоб мокрый. Я вспотела.

— Точно? — Мать делает такое движение, словно собирается войти в комнату, но в последнюю секунду все-таки остается на месте. — Ты кричала.

— Точно, — заверяю я. А потом, поскольку она, по­хоже, ждет чего-то большего, добавляю: — Наверное, просто перенервничала перед свадьбой.

— Тут совершенно не о чем нервничать, — раздра­женно произносит мать. — Все под контролем. Все бу­дет прекрасно.

Я знаю, что она говорит не только о самой церемо­нии. Она имеет в виду свадьбу в целом: все сведено в таблицы и скоординировано. Все будет работать пре­красно, все отрежиссировано расторопно и безукориз­ненно.

Мать вздыхает.

— Постарайся поспать, — говорит она.

— Мы соби­раемся в церковь при лабораториях вместе с Харгроувами в девять тридцать. В одиннадцать последняя примерка платья. И интервью для «Дом и жилище».

— Спокойной ночи, ма, — говорю я, и она выходит, не закрыв дверь. Личное пространство значит для нас меньше, чем было принято прежде: непредвиденный бонус или побочный эффект исцеления. Так меньше секретов.

По крайней мере, так меньше секретов в большин­стве случаев.

Я иду в ванную и плещу водой в лицо. Невзирая работающий вентилятор, мне по-прежнему слишком жарко. На мгновение, когда я смотрю в зеркало, я поч­ти что вижу лицо Лины, глядящее на меня из моих глаз, — воспоминание, видение из погребенного про­шлого.

Я моргаю.

Лина исчезает.

Лина

Когда мы с Рэйвен, Тэком и Джулианом возвраща­емся на явку, Алекса там все еще нет. Джулиан пришел в себя и настаивает, чтобы ему дали идти самому, но Тэк все равно продолжает его поддерживать. Джулиан с трудом держится на ногах, и у него до сих пор идет кровь. Как только мы добираемся до явки, Брэм с Хантером принимаются возбужденно обсуждать случив­шееся и замолкают лишь после того, как я награждаю их самым недоброжелательным взглядом. В дверном проеме появляется Корал, сонно моргающая и прижи­мающая руку к животу.