Реквием
Шрифт:
– В кино ходили всей компанией. Помню, плакали над героем, сознательно ушедшим из жизни, потому что не нашел он на земле то, что ему было близко и понятно. Верили в любовь. Слезы умиления вызывали индийские фильмы. Они распаляли наше воображение. Глупые были, сентиментальные.
– Я до сих пор верю в героические поступки.
– Потому что сама способна их совершать.
– А когда грустили, ходили в сорок пятую, где девчонки сбрасывались по полтиннику. Вино, сигареты, интересные беседы. На третий раз ты отказалась. Тебе в след закричали, мол, полтинника пожалела.
– Грустная «экспедиция» в прошлое… Помню, иду из столовой. На мне ребячья рубашка, брюки, самостоятельно сшитые из старого пальто матери. Смотрю, молодежь в снежки играет. Конечно, бегом к ним. И давай всех валять в снег. Как дикая игривая пантера накидывалась и на одиночек, и на парочки. Весело! Чувствую, тихо отчего-то стало. Оглянулась, никого нет. Разбежались. Стою, руки в боки, довольная собой. И вдруг стыдно стало. Развлеклась, черт возьми. Вот дуреха! Я же парней перед их девчонками опозорила. Они же городские. Что с них взять?
– Вечерами после занятий организм по привычке требовал физической работы, но ее не было, так ты в сквере по деревьям лазила.
– На ветках раскачивалась. Счастье – выше некуда! Раздувалась и сияла от удовольствия как начищенный к празднику самовар. Чувствовала, как по всему телу гуляет здоровье. Настроение на все сто! Птицей взмыла бы в небо… Силушку деревенскую девать было некуда. Да и мозги прочищать умела только физической работой. Сижу на ветке, ору во все горло: «Раскинулось море широко». Люди идут, посмеиваются. А мне хоть бы что! Группа студентов остановилась. Спрашивают: «Что, новый вид спорта придумала, как обезьяна скакать с дерева на дерево?» А я весело отвечаю: «Ага! Мышцы требуют нагрузки, мозги разгрузки». Я, естественно, ходила в парк, когда стемнеет, но там все равно было достаточно светло от электрического освещения. Один очень серьезный парень стал уговаривать меня, чтобы я слезла, мол, ты уже взрослая. Мне неловко, я злюсь, но не спускаюсь. Только песен уже не пою. Настроение испортил.
– А мою депрессию помнишь? Несчастная любовь! Первого пыталась забыть, которого ненавидела, но любила. Купила вина с названьем «спотыкач», залпом выпила всю бутылку. Лежу, койка раскачивается подо мной, стены комнаты расплываются и пропадают, потолок волнами и невероятными колеблющимися фигурами вздыблен. Сердце стучит тяжело и загнанно. Утром проснулась, во рту гадко, голова болит. Не помогла себе, только хуже на душе сделалось. Подумала: «Какие же глупцы те, кто пьют!» Больше не было желания «травиться» ни беленькой, ни «чернилами», ни еще какой-либо экзотикой.
Общежитие. Не сразу оно отпустило меня. Ноги сами вели туда, где прошли пять лет жизни – и какой жизни! В будни учеба с утра до позднего вечера, в выходные – музеи, театры, в праздники – гости ночь – за полночь. Годы прошли, и не было уже там
– А зверский холод – будь он неладен – в новом корпусе?
– Не забыла, как ты на ядерную физику ходила. Мало тебе было учебной нагрузки. Всюду шныряла, что-то новое высматривала.
– Как-то останавливает меня красивый высокий седой мужчина и спрашивает: «Интересно?» А я ему: «Любопытно. Интересно будет, когда что-то пойму». Тогда он наклонился ко мне и тихо как-то по-отечески предупредил: «Будь осторожна, у нас высокая степень вредности, а тебе еще мамой надо стать». И был это не кто иной, как профессор Белосельский собственной персоной.
– И ты оттуда бегом от греха подальше в свои палестины, на свою родную кафедру.
– Теорию изучать.
– А помнишь, как ты Толика Овчинникова на спор пыталась разыграть? Заморочила ему голову, на свидание по телефону от моего имени пригласила. Он уж совсем поверил, что я уступила его настойчивым ухаживаниям. И тут ты говоришь: «Поторопись, осталось полчаса». Он все понял и сначала разозлился, а потом расхохотался: «На всем курсе, только Лена в слове «осталось» неправильно ударение ставит. Украинское наследие? Деревенский диалект?».
– Ах, эти наши милые девичьи розыгрыши!
– Как-то раз после сессии сидим мы с тобой и твоим Андреем в нашей столовой, пивка выпили по случаю вашего ко мне приезда. На тебя напало смешливое настроение, и ты начала трепаться, мол, попробовала курить – не понравилось, попробовала пить вино – тоже не пришла в восторг. А пожилой мужчина за соседним столиком с интересом наблюдавший за нами, вдруг говорит тебе: «Поскорее выходи замуж за своего парня». А ты ему в ответ весело так: «Попробую!»
– Хороший человек. Заволновался, что «допробуюсь» на свою шальную голову. А я просто шутила.
– А что мы говорили, хлебая пустой столовский борщ и глотая холодные слипшиеся макароны, облитые противной подливой?
– Не делай из еды культа! – не сговариваясь, дружно продекламировали подруги и рассмеялись.
– «Изверг рода человеческого» было нашим самым страшным ругательством.
– А лучшим комплиментом звучали слова: «У тебя не голова, а Дом советов».
– А какой умной на первом курсе нам казалась фраза: «С точки зрения формальной логики…».
«Как-то очень расточительно Инна тратит время на пустяки. А может, именно это для нее сейчас самое нужное, самое полезное, а я ною, как последняя зануда», – остановила себя Лена и тряхнула головой, прогоняя наплывающую дремоту.
– …Ты не понимала студенток, бегающих на танцы в капроновых чулках.
– И возвращающихся с них похожими на синих перемороженных цыплят. Я никогда в детстве не видела детей, стремящихся ради форса налегке бежать на мороз. Разумные были?
– Не было причин форсить, – рассмеялась Инна.