Реквием
Шрифт:
Помолчав, старик продолжил:
— Саадат имеет богатые задатки потомственной кади. А раны у нас, родственников, и болезни коз она лечит лучше, чем моя йолдаш. Бери в жены, а выкуп отдашь, когда будут множиться твои козы. Без калыма нельзя, удачи не будет, сыновей не будет.
Абад уже знал, что у Саадат было еще три младших сестренки. Братьев не было. Это было бедой для клана.
— А кто отец Саадат? — с неловкостью в голосе спросил Адаб.
— Отец Саадат, муж моей дочери, ставил в реке балык тузаг (Лозовая верша — тюрк.) для ловли рыбы. В это время проплывали чужие плохие люди, огручи Евфрата (речные разбойники). Они его связали и уплыли вниз
Наступила осень. Все семейство перебралось в расположенные в самом начале склона известняковой горы, в верхние, более просторные пещеры. Всю зиму козы щипали скудную траву и объедали кору и молодые, годичные побеги кустарников. Заготовленный летом и высушенный на солнце соленый козий сыр в изобилии лежал в, привязанных к потолку пещеры, ивовых шебетах. Мяса на зиму было достаточно. Из собранных и высушенных летом плодов, райских яблочек и ягод зимой варили компосто (компот).
Прошло несколько лет. Адаб еще не выплатил старику весь калым, но Саадат уже давно стала женой Адаба. Один за другим родились сыновья погодки: Араз (счастье) и Бугдай (предводитель). С самого раннего детства характеры сыновей словно оправдывали их имена. Араз оказался покладистым, трудолюбивым, очень ответственным сыном. С пяти лет он был надежным помощником сильно постаревшего и дряхлого своего деда. Младший Бугдай изначально был копией младшего брата Адаба — Набу, оставшегося в родном городе наследником первородного права. С малых лет он был заводилой в немудреных играх и невинных детских проказах братьев.
В одну из зим, попав под дождь, Адаб простудился и слег. Три дня и три ночи жестокая лихорадка немилосердно трясла его худое, тщедушное тело. Возобновились головные боли, тошнота, нарушилось зрение, стал пропадать слух. Особенно невыносимыми были головные боли к полудню, и в полнолунные ночи. Адаб настолько ослаб, что с трудом покидал теплую пещеру. Его одолевал постоянный сухой неукротимый кашель.
Лечила его Саадат. Поила его горьким горячим снадобьем, насильно кормила жирным, печенным на углях, мясом забитых упитанных, уже подросших, козлят. Печень забитых молодых животных заставляла есть сырой. Потом стала варить коренья широколистных высоких, растущих на склоне соседней горы, растений, которые больной ел и запивал кисло-горьким отваром.
Адаб чувствовал, что выздоравливает, когда на семейство обрушилась новая беда. Одна за другой улетели на небо души обоих стариков. Их тела, по обычаю, похоронили вместе в одной из небольших пещер, открытых на закат солнца. Вход в пещеру плотно завалили валуном.
После похорон родственников Адаба по ночам снова стали мучить изнуряющие навязчивые, из ночи в ночь, сны. Ему, как и в детстве снились его окаменевшие и холодные голова и шея, стали непослушными руки. Он снова стал плохо видеть. Его верная Саадат вновь принялась лечить мужа. Она положила Адаба на ложе из собранных летом лекарственных трав. Каждый вечер в изголовье ложа Саадат укладывала самую смирную и покорную, еще сосущую материнское вымя, козочку.
Саадат укладывала козочку так, что ее теплый, мягкий, еще не покрытый шерстью, шелковистый живот мягко прижимался к темени Адаба. Однажды во сне он почувствовал резкий, словно пронзающий прострел в голове. Наверное он дернулся, потому, что козочка проснулась и, заворочавшись, прижалась животом к его темени еще сильнее. Одновременно он почувствовал, что острые копытца стали мять его шею, плечи.
Он ждал боли, но, полированные скалами, мягкие хрящики копыт ритмично давили на кожу,
Козочка быстро привыкла к своей новой, необычной обязанности. Как только темнело, насосавшись теплого материнского молока, козочка стремилась к изголовью ложа Адаба и, укладываясь, мягко обволакивала голову больного своим теплым животом.
Скоро Адаб почувствовал, что головные боли покидают его, восстановился слух, перестало двоиться в глазах, а к полудню, когда его раньше поражала половинная слепота на оба глаза, зрение его восстановилось полностью.
Однако ослабевший Адаб продолжал кашлять, особенно по ночам. За изнуряющим кашлем Адаба пробивала обильная потливость. Саадат приходилось по несколько раз за ночь, менять, постеленные на ложе, козьи шкуры. Однажды, кашляя днем и вытирая губы, заметил на тыльной стороне ладони тонкую полоску алой крови. Кровохарканье усиливалось. Цвет лица Адаба стал землисто-серым. И без того худой, стал совсем тощим.
Саадат не сдавалась. Выбрав в стаде крупного половозрелого козла-двухлетка, она, вспомнив рассказы бабушки, тщательно отмыла козла в реке с пеплом костра и отожженным в течение трех дней в сильном огне, мягким известняком. Когда козел высох, Саадат привязала животное рядом с ложем Адаба, отгородив только тонкими жердями.
Каждый вечер на костре у входа в небольшую пещеру, где лежал Адаб, грели несколько валунов. Саадат сообща с сыновьями и стареющей матерью, короткими шестами закатывали горячие валуны в пещеру. Вход в пещеру закрывала пологом, сшитым из козьих шкур.
Потели оба: человек и козел. По древнему поверью, познанному Саадат от бабушки-ведьмы, запах, испарявшийся с потом козла, оказывал животворящее действо. К весне Адаб перестал кашлять, прекратилось кровохарканье. Саадат продолжала на ночь поить Адаба горячим топленым козьим жиром и кормить сырым мясом. К лету Адаб поправился. Радовало его то, что перестали беспокоить навязчивые кошмарные сны, Исчезло, много лет, с самого детства мучавшее его, чувство тупости в голове, неповоротливость мыслей.
Использование в лечении тяжело больных людей присутствия в одном помещении половозрелых самцов домашних животных, несет в себе, пожалуй, логическую нагрузку. Насыщенные тестостероном ткани здоровых самцов, особенно кожа козла, освобождают его в виде летучих фракций пота. Отсюда расхожее выражение: «пахнет козлом». Вдыхаемые больным, испарения кожи животного оказывают благотворное стимулирующее действие на иммунитет выздоравливающего пациента. Сегодня это, применяемые в клинической практике, неробол (метиландростенолон), ретаболил и другие анаболитические препараты.
Выпасая коз, Адаб неожиданно для себя вспомнил родной город. Вспомнил Дом табличек, где его не раз нещадно сек староста школы за неуспеваемость. С изумлением отметил, что в памяти до мельчайших подробностей восстановились рассказы учителей на уроках по разным предметам, перед глазами встали таблички с записями, которые он тогда так и не освоил.
Вернувшись в пещеру, Адаб замесил глину, раскатал ее круглой палкой, обрезал края. Заточив деревянные палочки, занялся клинописью, по памяти восстанавливая таблички, которые безуспешно пытался освоить в Эдуббе. Закончив очередную табличку, выталкивал ее из, самостоятельно сделанной, алебастровой формы.