Release my soul
Шрифт:
Но она еще успеет напрактиковаться: следует нанести визит тому выродку, что посмел обезобразить лицо Айне. А по пути придется устранить всю стражу, особенно ту, что будет мешать покинуть Цитадель. Оставаться здесь экра не собиралась. Развлечения – вещь хорошая, но недолгая. Не помешает и должок старому знакомому вернуть, благодаря которому она здесь провела несколько ночей.
Ей есть что сказать некроманту. И за что поблагодарить.
Но последнее еще слишком рано.
========== — XXII — ==========
О том, как именно создавалась Бездна, известно еще меньше, нежели о первых днях самой Альтерры. И ежели о Верхнем Мире с течением времени, передаваясь из уст в уста, сплелись истории, где уже не отличить правду от вымысла, то о Нижнем мало кто мог внести ясность. Оно и понятно – побывавшие в Царстве уснувшей надежды уже не возвращались к свету, а будучи перед Вратами, в туманном лабиринте,
Несмотря на то, что Нижний Мир часто называли Бездной, эти понятия никогда не являлись взаимозаменяемы. Бездна была лишь частью Нижнего Мира, той самой, куда вследствие Кровавой Жатвы богами иных миров были сброшены «звери», от коих и взяли впоследствии свое начало экры. Своеобразный изолятор для тех, кто опасен даже опальным душам. Тюрьма. Но остальная часть Нижнего Мира жила. От Врат, что служили границей, душа сразу попадала либо на поле с черными тюльпанами, ведущее в Сады Трехликой, либо на пустошь с редкими цветами ирлеи, окаменевшими в пик своего цветения и припорошенными песком, который при ближайшем рассмотрении оказывался пеплом. И лишь пройдя по ней, уже почти потеряв надежду на то, что взору откроется что-то кроме мертвых цветов и обнимающего холодную кожу праха, можно было достигнуть Нижнего Мира с его когда-то величественными постройками из белого камня, архитектурными изысками и высокими башнями, уходящими своими шпилями в темно-серое небо, едва освещаемое Алой Луной, что проводила тут почти все свое время и являлась главным светилом. Только теперь здесь покоились лишь останки былого великолепия, впрочем, пригодные для жизни – ведь от погодных капризов защищаться не было нужды, а непрошенного гостя остановит защитная магия. А если не остановит… терять уже нечего – тем, кто не удостоился или не обрекся на перерождение, не умереть дважды. В остальном же Нижний Мир выглядел не таким и пугающим, как описывался в вечерних сказках нянечек, пытающихся вложить в головки своих подопечных хоть каплю разума. Освещаемый приглушенным алым лунным светом, припорошенный прахом надежды, лишенный веры, замерший в момент своего упадка, но оставшийся дарить возможность существовать здесь тем, кто больше не мог вернуться на поверхность. Потерявшие свой свет души называли его Окаменевшим Раем.
И только резиденция Владыки с супругой осталась местом, что претерпело минимальные разрушения, и где едва теплилась искра. Пожалуй, это можно было считать привилегией в ссылке правящей четы, единственной, допущенной Трехликой и ее творениями. Словно бы последний шанс для тех, кому осталось не так много до полета в бесконечный и непроглядный мрак. Пожелав сравняться с Богами, стоящие на одном уровне с Высшими, своими создателями, они вмешивались в дела обителей межмирья. Предсвадебный подарок, что изначально был просто первой пришедшей в юную девичью головку глупостью, оказался очень полезным. И изрядно утолил страсть Илиссы к экспериментам. Да только кто бы мог предположить, что одного Нижнего Мира им станет мало спустя какое-то время, потребовавшееся, чтобы привыкнуть. Кроме решения участи попадающих сюда, они хотели управлять и живыми. Ирльхейн, отнятый у правящей четы, вызывал тоску где-то глубоко внутри. Творить столько лет ради единственного государства, чтобы в итоге потерять его – было немыслимо. Идей по восстановлению контроля не находилось, но и сидеть сложа руки не представлялось возможным.
Иногда Илиссе казалось, что она сойдет с ума от раздирающих ее мыслей. Нижний мир, ставший клеткой для Первородной, заставил охладить рассудок, но уже не мог ничего поменять в ее сознании. Поздно перекраивать разум, когда все ценности и желания сформировались. Когда в руках уже было почти все, о чем она мечтала когда-то в детстве, и внезапно оно оказалось отнято. Да, частично по ее вине, но кто знал, как воспользуются ее словами люди? Имей она большие привилегии в той реальности, что являлась ей неподвластной, она бы обратила свой гнев на этих глупых и недальновидных существ. Да только «звери» все сделали за нее. И теперь мстить было некому. Не Трехликой же за ее наказание. Пресветлая Мать была права: гарантии в том, что следующим шагом они не уничтожат всю Альтерру, не существовало. Хоть и сделают это, бесспорно, из благих побуждений.
Нет, не так.
Она сделает.
Хэдес здесь был абсолютно ни при чем. Осознание того, что супруг отбывает ее наказание, по сути, последовал
Требовалось искать иной путь. Ведь если в соседних реальностях нашлись какие-то варианты обхождения цепи, должны были существовать и другие. Наверняка имеются способы хотя бы заглушить ее отдачу, чтобы увеличить расстояние между концами и спокойно существовать порознь. Из Бездны бежать, возможно, некуда, но она бы определенно смогла перебросить Хэдеса обратно в Срединный мир и взяла бы всю вину за это на себя. Пресветлая Мать не посмела бы его наказывать вновь. А ей уже ниже падать некуда. Только как протянуть период с неизвестной длительностью, пока будут проводиться поиски метода ослабления или стирания связи? Принять ту самую роль, что окончательно их отдалит друг от друга и позволит потом без проблем провести разделение? Или насладиться последним отрезком времени, стараясь не думать про «потом»?
– Скажи, почему ты не уйдешь от меня? Почему не оставишь, наконец, одну? – задумчиво проводя рукой по барельефу на камине, обернулась женщина. Так и вправду было бы проще. Так было бы правильней. И больнее. Но последнее уже ничего не значило.
– Прекрати нести чушь, - оборвал ее Хэдес, хмурясь, - Если бы я мог тебя оставить, я давно бы уже это сделал, - в конце концов, они не смогли даже вынести блокировку цепи.
– А вместо этого предпочел убить тех, кто попытался отправить меня в Цитадель, - криво усмехнулась Илисса, прикрывая глаза и шумно выдыхая. Резное кресло приняло в себя хозяйку, позволяя ей расслабиться и унять дрожь во всем теле. Она прекрасно осознавала собственную вину, да и не хотела она такого финала. Вот только сделанного не воротишь, а скука страшнее обагренных кровью рук. Ее супруг подошел почти неслышно, выдавая свое присутствие лишь тяжелой поступью и легким прикосновением к женскому обнаженному плечу: она всегда отдавала предпочтение открытым платьям, словно бы специально дразня своего мужа. Да, он мог пойти на менее радикальные меры в тот раз, но лишь одна мысль о том, что ему придется прожить какое-то время без своей женщины, вызывала неконтролируемую ярость. И это чувство не терпело никаких мыслей о гуманности. Все, кто посягал на принадлежащее ему, умирали. Все, кто хотел причинить боль его супруге, приговаривались к жестоким мучениям. И даже если ради этого пришлось бы оставить во всем межмирье от силы с десяток существ, он бы пошел на подобную меру.
– Я не понимаю этого чувства, - она нарушила тишину, что повисла несколько ударов сердца назад, - Разве любовь должна быть такой? Разве об этом мечтала наша Мать? Разве таким задумывала свой идеальный мир, ставший в итоге запретным?
– Не думаю, - мужчина качнул головой, продолжая смотреть на то, как яростное голубое пламя пожирает дерево, совершенно не согревая воздух в комнате, - Но другой мне и не надо.
– Хэдес… - она так редко называла его по имени, что становилось ясно: сейчас ситуация действительно серьезная, - Мне страшно, - признание далось нелегко: для женщины, что никогда не выдавала своих слабостей сказать о боязни чего-либо равносильно жестокой смерти, - Я не знаю, на что еще способна. На что способны мы оба. Может ли случиться так, что однажды я даже не пожалею твоей жизни или жизни нашего ребенка? – зеленые глаза, что, наконец, обратились на него, для чего вечной супруге пришлось запрокинуть голову, блестели от подступающих слез. Ее слова были искренними. И от того становилось еще хуже: не в привычках одной из самых сильных и самостоятельных дочерей Трехликой было говорить о таком. Не в ее правилах было хоть как-то выдавать то, что она – женщина. Что она хоть немного нуждается в заботе и защите.
– Ребенка? – он не совсем понимал, о чем она говорит. Обходя кресло по кругу, вставая перед супругой на колени, он хмурился, смотря на нее снизу вверх. Во взгляде не было ни мольбы, ни преклонения: даже в таком положении он оставался тем, кто стоит ступенью выше. Тем, перед кем она должна была склонять голову, как и любая жена. Вот только не в их случае.
– Я хочу, чтобы ты еще раз вспомнил о том, что ты – создатель, - подавшись чуть вперед, чтобы их лица оказались как можно ближе друг к другу, прошептала Илисса так тихо, будто опасаясь, что эти слова может кто-то услышать, и тогда единственная надежда будет зверски уничтожена, - Прошу, сотвори мир для меня.