Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969
Шрифт:
Рука в спокойном состоянии уже почти не болела. Я снял повязку и начал массажировать травмированное место, работать пальцами. Тут-то и почувствовал, что рано обрадовался – было очень больно. Но в назначенное время я пришёл в военкомат. Прошёл несколько кабинетов и с оценкой «годен» предстал перед женщиной-хирургом. Она просила меня приседать, поворачиваться, делать наклоны и т.д.
– А теперь вытяните руки перед собой.
Я повиновался.
– Что у вас с правой рукой?
– Был вывих.
Рука выглядела ужасно – опухшая возле кисти и высохшая в предплечье. Врач приказала:
– Сейчас же, немедленно,
Она дала мне направление, с которым я и прибыл в поликлинику. Рентген показал перелом лучевой кости. Мне наложили гипс и выдали на руки снимок. Так я и появился снова в военкомате. Там сделали заключение: «Отсрочка от призыва в армию». Я ничуть не обрадовался, а наоборот, был огорчён. «Значит, в этом году в армию не попаду, а пойду на следующий год с «малолетками» 1933 года рождения», – подумал я.
Вернулся домой загипсованным, и передо мной встал вопрос, чем заняться. Образовалась уйма свободного времени, и мне оставалось только продолжать читать книги. Я снова сходил в Горбуновскую библиотеку, поменял книги на другие.
Через три дня отправился на приём к травматологу. У кабинета выстроилась большущая очередь. Чтобы скоротать время, вышел на улицу, сел на лавочку и достал из сумки книгу «Всадник без головы». Я так увлёкся сюжетом, что совсем потерял счёт времени. Когда вспомнил, зачем я здесь, от очереди не осталось и следа. От врача, впрочем, тоже. Вернулся домой «не солоно хлебавши».
На другой день я был более собран и к врачу всё-таки попал. Он сказал, что всё идёт нормально и через две недели гипс снимут. Но за два дня до истечения этого срока, 28 сентября, мне нужно было снова явиться в военкомат на повторную медкомиссию. За пару дней до этого мне пришла в голову идея. Орудуя одной левой при помощи ножа, ножниц и такой-то матери, я самостоятельно разрезал гипс, освободил руку от налипших крошек и начал её тренировать. Через два дня, в указанный в повестке час, я был готов к медкомиссии. Она ничем не отличалась от прошлого раза. Лишь в кабинете хирурга опять произошла заминка. Она посмотрела мои документы и сказала:
– У вас была отсрочка из-за перелома.
– Да, это было, – согласился я.
– Покажите вашу руку, посмотрим.
Я показал.
– Гм, выглядит она неважно, – заключила врач. – Ну-ка, поработайте суставами.
И уж тут я постарался, по-всякому изгибал, вращал.
– Достаточно, – она задумалась, какое вынести решение. Время шло, я начал волноваться и произнёс:
– Давайте я пожму вам руку?
Она удивлённо на меня посмотрела, но когда до неё дошёл смысл моей просьбы, согласно кивнула:
– Пожалуйста, – и подала мне свою руку, сложив ладонь ложечкой. Я вложил в это рукопожатие всю силу моей тощей мускулатуры правой ломаной руки, которая бездействовала уже больше месяца. Мне было очень больно, но я сжал зубы и не выдал себя. Докторша ойкнула, и только тогда я отпустил её руку. Она молча написала в документе «годен». Я был доволен.
Всех призывников, прошедших медкомиссию, собрали в одном кабинете. Некоторым вручили повестки на ближайшие дни. Остальных просили далеко из дома не уезжать и ожидать на днях повестки.
На работу я не пошёл – ждал повестку. Днём заготавливал корм для коровы, вечерами читал книги. Больничный тогда не оплачивали, мы вообще о такой
Глава 36. ПРОВОДЫ
Дней через десять после медкомиссии пришла повестка: «Явиться 15 октября 1951 года в военкомат к 10 часам». Я сразу начал собираться. С мамой решили, что мне нужно купить новую телогрейку и суконные брюки, остальное всё у меня было. Хотелось одеться так, чтобы не выглядеть обормотом. Да и тёплые вещи могли пригодиться – мало того, что осень, так ещё и неизвестно было, куда нас повезут. Могут ведь и на Север или Дальний Восток, а там ещё холоднее, чем на Урале. В военкомате пообещали, что одежду возвратят из воинской части на домашний адрес.
Возник вопрос: где, когда и как организовать вечеринку – проводы? У нас было довольно скромное и тесное жильё – одна комната. А гостей, по самым скромным подсчётам, ожидалось человек пятнадцать. Да ещё мало ли кто «на огонёк» заскочит. Плюс ко всему, мои проводы совпали с православным праздником «Покров», тем более нужен был хотя бы десяток квадратных метров свободного места для плясок-танцев. Дня за три до отправки случайно на улице встретил Шуру Крестьянникову, поделился с ней проблемой насчёт вечеринки. Она не только посочувствовала, но и сама предложила организовать мои проводы у себя дома:
– Пойдём к нам прямо сейчас, поговорим с мамой и сестрой Надей.
– Хорошо, пойдём, – согласился я.
– А музыка будет? – поинтересовалась Шура. Я пообещал:
– Приглашу Борьку с баяном.
– Вот хорошо-то, мы давненько под гармошку не плясали!
Разговаривая так, мы дошли до их дома. Я там бывал и раньше. Дом был большой, «пятистенок», внутри две просторные комнаты. Мебели было мало, как почти во всех деревенских домах, так что свободного места хватало. Мы с Шурой зашли в дом, и не успел я ещё поздороваться с хозяйкой, как на меня с громким лаем и рычанием набросилась «зверина» – комнатная собачонка по кличке Кнопка. Но хозяйки буквально несколькими словами её приструнили. Анна Ивановна – мама Шуры и Нади – встретила меня приветливо. Стала расспрашивать о доме, о семье. Я отвечал на её вопросы, а между прочим сказал, что меня 15 октября призывают в армию.
– Ой, как скоро! – воскликнула Анна Ивановна. Тут же в нашу беседу вклинилась Шура, сходу взяв «быка за рога»:
– Ему проводы негде отметить, у них дома мало места для гостей.
Её мама сразу сориентировалась:
– Так давайте у нас, места хватит!
– А ты чего молчишь? – спросила Шура младшую сестру.
– А я что? Я согласна, – ответила Надя. Так и решился вопрос о месте вечеринки.
Шура в сотрудничестве со своей и моей мамой взяла на себя всю «техническую» часть застолья. Она была довольно практичной, деловой девушкой, старшей из четырёх детей Анны Ивановны. Кроме сестры у неё было два младших брата: Миша и Витя. Миша был моложе меня на год, и в 1947 году уехал учиться в Свердловск, а Витя был ещё малолеткой. Сама Шура была старше меня на два года. Мне импонировала её общительность, не переходящая в навязчивость. С первых лет нашей жизни в Первановой она относилась ко мне покровительственно-иронично. Я же её воспринимал как старшую сестру (вроде Юли из Кваки). Перед ней я не краснел, не тушевался, не немел, как перед её сестрой Надей.