Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969
Шрифт:
Нас начали вызывать по заранее заготовленным спискам. По тридцать человек грузили в крытые военные машины, на которых с двумя сопровождающими (офицером местного гарнизона и сержантом-пограничником) перевозили на железнодорожную станцию. Мы с Ивановым стояли рядом и условились, что если не попадём на одну машину, то попробуем найти друг друга на станции. Меня вызвали из строя где-то в восьмой-девятой группе. Иванов всё ещё стоял в строю. Уходя, я коснулся его руки и сказал: «До встречи».
Привезли нас на станцию, но не на пассажирскую, а на сортировочную, где формируют грузовые составы. На одном из запасных путей стоял эшелон из двадцати грузовых четырёхосных крытых вагонов. Впереди состава стоял пассажирский
Глава 38. ДОРОГА НА ГРАНИЦУ
Сержант-пограничник, который был прикреплён к нашему вагону «шефом», сам в нём не ехал. Как все командиры, он размещался в пассажирском вагоне. Приходил он к нам лишь на остановках для проверки личного состава и интересовался, нет ли жалоб на здоровье. Нам по-прежнему не говорили, куда мы едем. К вечеру первого дня пути мы прибыли на станцию Челябинск, и стало ясно, что мы движемся на юго-запад. Стоянка была довольно продолжительной, и нам принесли в вагон ужин: горячую ячневую кашу, чай, хлеб. Пищу готовили в вагоне-ресторане, кормили два раза в сутки, и ещё выдавали сухой паёк. Сержант назначил дневального, который должен был топить «буржуйку» всю ночь – время-то было осеннее, да и ехали мы ещё в пределах Урала. Здесь же, в Челябинске, я встретился со своим другом Ивановым. Он ехал через три вагона от нас.
Паровоз тащил нас всё дальше и дальше от дома. Мы безмятежно заснули, но к утру в вагоне стало холодно. Ребята просыпались, ворча на истопника. Он, оказывается, преспокойно дрых, а печь тем временем остыла. Его разбудили, и он в темноте затопил печку. Постепенно стало теплее. Я снова лёг на нары, так как был одет теплее многих. У некоторых из тёплых вещей были только свитеры или пиджаки. Они собрались в кружочек вокруг печки и грелись.
На второй день мы доехали до Башкирии и миновали без остановки её столицу Уфу. Иногда мы подолгу стояли на полустанках, там нас кормили, а мы успевали сбегать в кустики – облегчиться.
Ещё через день мы доехали до Куйбышева (Самары). Стояли там довольно долго: запасались продуктами, топливом, водой. Двинулись дальше около полудня и через час-полтора оказались у Сызранского железнодорожного моста через грандиозную русскую реку Волгу-матушку. Перед мостом поезд вдруг замедлил ход буквально до скорости пешехода, и так тащился до противоположного берега. Сделано это было явно не для того, чтобы мы могли вволю полюбоваться панорамой реки Волги и пейзажем её берегов, а потому что мост был на реконструкции – там строился второй путь. Днём мы всегда держали дверь вагона открытой, а чтобы из вагона на ходу никто не выпал, поперёк двери был закреплён на уровне груди прочный и широкий брус. Облокотясь на этот брус, мы любовались красотами нашей огромной страны. А сейчас перед нашим взором была Волга!
На шум сбежались и те, кто отдыхал на нарах. Около дверного проёма возникла сутолока, всем хотелось вдоволь наглядеться на легендарную реку. Дверной проём был широк, в один ряд могли встать около десятка человек. Но видеть-то хотелось всем трём десяткам. Обошлось без ссор. «Малышей» поставили в первый ряд, высоким же пришлось стоять в третьем ряду, но они не обижались. Поскольку я был среднего роста, то и стоял в среднем ряду. Кто-то сказал: «Нужно в реку монетку бросить, чтобы захотелось
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают расписные,
Острогрудые челны.
Поющим оказался самый высокий в вагоне призывник из Талицы Молодцов. Вначале все так опешили, что даже забыли о намерении бросать монетки в воду. Сама панорама реки просила поддержать певца, и мы поддержали. Сначала робко, а потом присоединились все, кто мог петь. Получился настоящий хор. Это было, действительно, всеобщее вдохновение! Молодцов продолжал, а мы ему подпевали:
На переднем Стенька Разин,
Обнявшись, сидит с княжной,
Свадьбу новую справляет,
Сам весёлый и хмельной.
Наше пение услышали в соседних вагонах и тоже подхватили. Поезд двигался медленно, почти без стуков на стыках рельс. И полетела песня по-над Волгой, раздаваясь сразу из многих вагонов:
Позади их слышен ропот:
«Нас на бабу променял,
Только ночь с ней провожался,
Сам наутро бабой стал!»
Я на несколько секунд закрыл глаза и представил Стеньку Разина и его братков на расписных челнах. Река на этом месте была широкая – более километра, и по мосту мы ехали минут двадцать, продолжая песню:
Волга, Волга, мать родная,
Волга, русская река,
Не видала ты подарка
От донского казака.
Мощным взмахом поднимает
Он красавицу княжну
И за борт её бросает
В набежавшую волну.
После этих слов те, кто приготовил монетки (а таких было большинство), стали бросать их в реку. Я тоже кинул три монетки, которые оказались у меня в кармане.
После «переправы» на западный берег наш состав двинулся в направлении Саратова. А по пути у нас в вагоне разгорелась жаркая дискуссия о поступке Стеньки Разина. Кто-то считал, что это безнравственно по отношению к женщине, другие – что жестоко так поступать с человеком, а были и такие, которые говорили, мол, она была княжна и дочь врага народа. Раньше мы ехали почти молча, каждый со своими думами, а теперь начали общаться и знакомиться, появились темы для разговоров. Вот такие перемены произошли в нашем вагоне после пересечения Волги. На Молодцова смотрели как на артиста, хотя на самом деле он был водителем грузовика-лесовоза, возил лес из-за Талицы на станцию Поклевская.
Ночью мы миновали Саратов, днём остановились на полустанке, где нас покормили. Кустиков поблизости не было, но были горы соли, наверное, добытые из ближайших соляных озёр Эльтон и Булухта, а может, и Баскунчак. Эти соляные горы были высотой с пятиэтажный дом, и мы бегали за них, будто играя в прятки, благо вблизи не было никаких зданий и охраны. Соль, по-моему, была пищевая, размолотая.
С Ромой Ивановым мы встречались каждый день. Если на стоянке находились возле моего вагона, а поезд неожиданно трогался, то и ехали дальше оба в моём вагоне. Или наоборот, в его. При этом всегда находили общие темы для разговора.