Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969
Шрифт:
Коням было идти нелегко, дорога шла всё время в подъём. Но была она знакомой, и кони шли размеренным, быстрым шагом, подгонять их не было надобности. До заставы они добрались благополучно, но уже в сумерках. Сразу подъехали к командирскому дому. Начальник вошёл внутрь, его уже ждали. Он сказал:
– Получайте подарки у Бориса.
Три женщины вышли из дома, встали на веранде, и Боря, сидя верхом на коне, как волшебный Дед Мороз, раздал подарки. Завёл лошадей в конюшню. Облегчённо вздохнул, достал из подсумка седла начальника бутылки с вожделенной жидкостью и спрятал их в сено. Так сам начальник привёз для подчинённых «запретный
К этому времени наше «землячество» свердловчан и примкнувших к нам двух омичей-кавалеристов стало ведущим на заставе. Транспорт (кони), кухня, связь были в нашем ведении. Раньше балом правили москвичи, но основная часть их демобилизовалась, а оставшиеся трое были сами по себе.
31 декабря в шесть часов вечера состоялся последний боевой расчёт в 1952 году. Начальник заставы объявил, кто, где и сколько времени будет нести службу на следующие сутки. Меня назначили дежурным по заставе. Витя Соловьёв и кавалеристы были назначены в тревожную группу. Ну а повар Саша и связист Миша как всегда при заставе. Никого из нас не назначили в наряд вне заставы. Впрочем, в полевых пограничниках из наших земляков числились только мы с Витей, но в этот раз нам повезло.
Сразу после боевого расчёта я приступил к своим обязанностям. Начальник строго предупредил все наряды, чтобы на границе «не шалили», не жгли ракеты, выдавая тем самым противной стороне местоположение нарядов. К одиннадцати часам вечера все наряды были отправлены на свои места, и начальник заставы ушёл отмечать Новый год к себе домой. Его заместитель и старшина ушли ещё раньше, и даже младших командиров на заставе не осталось.
В обычные дни в это время те, кто не в наряде, спят. «Солдат спит – служба идёт». Но сегодня никто не ложился. Борис сбегал на конюшню, и «контрабандный товар» оказался на столе связистов. Саша готовил закуску. Мне по долгу службы приходилось следить за порядком, Миша дежурил за пультом и у телефона. Без пяти двенадцать мы выпили по рюмочке, провожая старый год. Закусили аргентинской тушёнкой и хлебом. Ровно в полночь выпили по второй с негромким «ура» и тостом: «За Новый год. За счастье в Новом году!».
И тут в окне мы увидели отблески ракет. Вышли на улицу. Ракеты горели вдоль всей линии расположения нарядов соседних застав, кое-где и наши тоже всё-таки запускали. Это, говорят, давняя традиция, и запретами её нарушить трудно. Тут и Чернов загорелся:
– Давайте и мы постреляем!
Я категорически ответил:
– Ни в коем случае! Хочешь, чтобы начальник услышал выстрелы, увидел ракеты и прибежал сюда? Влетит нам «по первое число» и за ракеты, и за выпивку!
Меня поддержали остальные, и Чернов в конце концов согласился с моими доводами.
Перешли в столовую, там поели горяченького – макароны по-флотски, приготовленные Сашей. Пить больше не стали, и так у нас роль рюмочек играли эмалированные кружки. Хоть и наливали не по полной, но всё же захмелели солидно. «Недопиток» отдали Боре. Вот так я (и, возможно, мои товарищи тоже), впервые в армии выпил спиртное.
Тревожная группа ушла спать, нам с Мишей ещё предстояло нести дежурную службу, а Саше готовить завтрак. Я включил радио, но слышно было очень плохо, и я бросил эту затею. Вот так мы и встретили Новый, 1953-й год.
В январе начались снегопады с сильными ветрами, «вихри снежные крутя». На
Когда ураганные ветры немного стихли, начальнику по служебной необходимости потребовалось съездить в комендатуру. К нему в напарники напросился старшина тринадцатой заставы – высокий, рыжеволосый детина. Он взял с собой ещё одного солдата.
Поездки верхом на лошадях из-за снежных заносов стали невозможными, поэтому в путь они отправились на лыжах. Впереди, как всегда, бежал наш начальник. После нашего равнинного участка они спустились вниз, в ущелье у высоты Плоской. На верхнем склоне высоты намело огромные массы снега. И надо же было так случиться, что лавина сошла вниз именно в то время, когда эта троица пересекала ущелье в этом месте. Сначала раздался сильный гул, а затем он перешёл в грохот, когда снежные массы, несущиеся сверху, подхватывали со склона камни и волочили их вниз, переворачивая и стукая друг о друга.
Начальник заставы успел проскочить место обвала, а едущие за ним старшина и солдат попали под лавину. Она подхватила их и унесла на противоположный склон, метров на тридцать вверх. Как только туча снега немного улеглась, старший лейтенант Кириллов бросился на поиски своих попутчиков. Он увидел на противоположном склоне ущелья человека, машущего руками, но по грудь заваленного снегом. Это был старшина, он шёл вторым и пострадал не сильно. Начальник сразу ринулся его откапывать, используя лыжи в качестве лопаты.
Солдата же нигде не было видно. Старшина примерно помнил, на каком расстоянии от него находился рядовой, когда их накрыла лавина. В этом направлении они и двинулись искать пропавшего, и вскоре увидели одну лыжу, перевёрнутую кверху полозом. Кириллов попытался поднять лыжу, но она не поддавалась. Тогда они очистили снег и увидели прикреплённый к лыже ботинок. Стали копать дальше и поняли, что в ботинке нога – значит, человек здесь. Нужно было откопать его как можно быстрее, пока он не задохнулся. Начали лихорадочно разгребать снег – начальник лыжей, а старшина прикладом автомата. Со снегом попадались камни, которые снежная лавина прихватывала с собой. Наконец, солдата откопали. Он был жив, но без сознания. Дышал слабо, пульс еле прощупывался. Общими усилиями сделали ему искусственное дыхание. Сердце забилось ровнее, и задышал он более глубоко. Он начал приходить в себя.
У него были многочисленные ушибы, а возможно, и переломы. Он не мог встать на ноги. Пришлось сделать некое подобие саней, скрепив уцелевшие лыжи поясными ремнями. Решили везти пострадавшего на одиннадцатую заставу. Хотя до неё было четыре-пять километров, дорога была под гору, и тащить за собой импровизированные сани было не так тяжело. Связи с заставами у них не было. Поводья смастерили из оставшихся ремней и лыжных палок. Старшина тянул сани, а начальник подталкивал сзади лыжной палкой.