Рэм
Шрифт:
Только Ромочка уже бежал к следующему пролету, перепрыгивая через ступени, а когда взобрался наконец, то чуть не рухнул прямо под ноги Цынге. Тот даже не заметил, слишком занят был, вколачивая в трухлявую стену подъезда отбивающуюся от него Варю. Кофточка на ней была уже порвана, лифчик сполз на живот, одна лямка впилась в плечо, другая висела порванной. Цынга держал ее за горло, на коже багровели пятна, еще немного – и станут синяками. Щеки горели от ударов, но Варя продолжала отпихивать от себя болезненно тощее, до ужаса сильное тело Цынги.
Рэм застыл на последней ступени, в мутном сознании тяжело складывались части картинки. Он бы долго еще простоял
– Рома, – беззвучно позвала она, по-детски округляя разбитые губы.
Но Рома не слышал. В нос ему ударила травяная горечь. Каждый раз это было как упасть в ледяную воду, ошалеть от холода и ужаса, наглотаться, забиться, а потом вдохнуть ее, чтобы закончить агонию. Но становилось только хуже. После первого вдоха горечь заполняла легкие, разрывая их невыносимой болью. Рэм пытался кашлять, но не выходило, его тело подыхало от мучений, но не слушалось. Оно растворялось в видении, продолжая биться в судорогах. И все, что оставалось Рэму, смотреть и молиться, чтобы это скорее закончилось. Чтобы тот, кто должен был, быстренько сдох, отпуская Рэма из своей смерти, как из западни.
Только в этот раз подыхал не дворовый пацанчик, обдолбавшись всей дури, что дал ему на продажу Толик. И не очередной бездомный. И не дядя Ваня – местный алкаш и дворник, которого на днях подвела любовь к голубям. Это ж надо было спьяну полезть на крышу, поглазеть, как летает брненский дутыш. Наглядеться-то он нагляделся. И умер, наверное, очень счастливым, когда оступился на шаткой лестнице и полетел, словно тоже был из голубиной породы, только не вверх, а вниз.
Рэм тогда даже загляделся на эту странно красивую смерть. Но быстро забыл, как все свои последние видения. Что положено, тому и быть. Не его это дело, не его забота. Живи себе, Ромка, пока сам не сдохнешь.
Он только боялся, что однажды посмотрит на бабку, а там – полынь, сердечный приступ, падение в ванной, рыхлое тело, бьющееся в красной пене. Но пока везло. Никто из своих не попадался. До Вари. Увидев ее, прижатую к стене Цынгой, Рэм как-то сразу причислил внучку бабкиной подружки в ранг своих.
Причислил и тихонько взвыл. Потому что увидел, как Варя заходит в обшарпанную ванную, такую же, в какой каждый день мылся Рэм, – на заводе всем ударницам труда давали типовые малометровки. Маленькая темная комнатка, выкрашенная потрескавшейся от воды краской ванна, фаянсовый бок унитаза, зеркало над умывальником. Баночки на полке, полотенца на батарее сушатся. Ничего необычного. И Варя. Разорванную кофточку она придерживала рукой, второй – опиралась на смывной бачок, чтобы не упасть. Не глядя на себя в зеркало, она потянулась к шкафчику, сгребла оттуда кучу коробков с мудреными названиями бабкиных лекарств. Дернула вентиль. Кран сплюнул ржавчиной, но вода потекла.
Что будет дальше, Рэм прекрасно знал и безо всякой полыни. Но проклятая трава держала его крепко, заставила все посмотреть. И как Варя методично выдавливала таблетки из фольги, и как аккуратно складывала их на край умывальника. А потом смахнула на ладонь и ссыпала в рот, морщась от боли в разбитых губах. Наклонилась, глотнула воды. Завинтила кран. Даже руки вытерла о полотенце с розовым зайчиком. Совершенно спокойная. И это было страшнее всего. Варя опустилась на пол, оперлась спиной на бок ванны и закрыла глаза. Из-под ресниц катились крупные слезы. Но
Рэм не мог приблизиться, чтобы увидеть текст. Его не было там, в этой ванной. Ничего из этого еще не произошло. Были только полынная горечь и размытая картинка. Но Рэм откуда-то точно знал, чтo набирает Варя, плохо попадая пальцем в буковки на экране.
«В ванную не заходи, бабушку не пускай. Вызови скорую».
Телефон выскочил из рук раньше, чем она выбрала адресата, и упал экраном на кафель. В эту же секунду Рэм почувствовал, как его кто-то трясет. Омут полынной дряни пошел волной, расслабляя хватку. Рэм дернулся, будто и правда всплывал на поверхность. Травяная горечь медленно сменялась подъездной вонью. Рэм зашелся мучительным кашлем. Кто-то похлопал его по спине:
– Ты чего это, Рэмыч, перебрал, что ли?
Толик услужливо подхватил его под локоть, усадил на ступеньку, а сам навис над ним, благостно улыбаясь:
– Нормально все? Нет? Может, водички?
– Нормально, – сквозь кашель прохрипел Рэм. – Забей.
За спиной Толика застыл Цынга, через его плечо на Рэма продолжала смотреть Варя. Беззвучно теряя последнюю надежду. Внезапный спаситель оказался из стана врага, вот так неудача.
– Ну если норм, то ты б домой пошел, – предложил Толя. – Отоспись как следует, совсем что-то бледнющий…
– Ага, – кивнул Рэм, не в силах оторваться от Вари. Живой еще, не изломанной мерзкими лапищами Цынги.
– А то мы тут заняты немного. – Толя перешел на доверительный шепоток. – Воспитательный момент, так сказать. – Хмыкнул, осклабился. – А если ты ничего, бодрячком, так присоединяйся! Варечка у нас девушка крепкая, на всех хватит. – Обернулся через плечо: – Да, Варь?
Рэм бросился на него снизу вверх. Толя просто не ожидал удара, да кто бы его ожидал? Пьяный в дугу, вечно молчаливый, никогда не путающийся под ногами Рэм. Разве может он пружиной взвиться со ступени и всем своим хилым весом обрушиться на самого Лимончика – отца родного каждому нарколыге с района? Однако ж смог.
Этот момент Рэм запомнил смутно. Видел только Варю: и ту, что смотрела через плечо Цынги, и ту, смотрящую мимо своего отражения в зеркале, пока руки методично вытаскивали из аптечки таблетку за таблеткой.
Рэм ударил Толика дважды. По лицу – попал в нос и куда-то в район солнечного сплетения. Ослепленный неожиданной болью, Толя повалился на бетонный пол до того, как Цынга понял, что за суета началась. Его Рэм без усилий отбросил от Вари к оконной решетке и приложил лбом. А потом схватил притихшую от ужаса Варю за руку и потащил по лестнице.
– Беги! – крикнул ей и подтолкнул в спину.
Варя, умница такая, рванула со скоростью света. Рэм за ней. Дрожащими руками отпер бабкину дверь, захлопнул за собой и уставился в глазок. Толик появился на площадке минут через пять, он уже отряхнулся, только кровь еще капала с разбитого носа. За ним тащился Цынга, матерился чуть слышно, держась за раскроенный об решетку лоб. Они остановились напротив двери. Рэм задержал дыхание. В голове отчаянно метались варианты спасения, но ни один, кроме как выйти в подъезд и рухнуть в ноги Толика, моля о пощаде, не подходил. Но какая тут пощада, если Толик подошел вплотную, посмотрел в глазок, прекрасно понимая, что Рэм стоит напротив, помолчал немного, ухмыльнулся и спокойно пошел вниз.