Рентген строгого режима

Боровский Олег Борисович

Интересно отметить, что за весь свой срок я сменил всего три лагеря – «Капиталки», шахты № 40 и шахты № 29, – и нигде ни разу не видел ни одного пустого или полупустого барака, все были заселены под завязку.

Мне пришлось много и упорно поработать, создавая новый рентгеновский кабинет с двумя аппаратами. Немного подумав, я решил, что мой второй штатив для диагностического аппарата не должен отличаться от фабричного, тем более что в мехцехе шахты имелись все необходимые станки, на которых можно было изготовить практически любые, даже самые сложные, детали. Конечно, здесь условия для моей работы коренным образом отличались от условий на шахте № 40, поэтому я совершенно не нервничал, был твердо уверен в успехе и в своих силах, кроме всего прочего, мне все активно помогали, все, к кому бы я ни обращался. И еще – я научился находить выход из самого, казалось бы, трудного положения. Как говаривал Миша Сироткин – из всякого положения есть два выхода, даже если тебя проглотит кит... В общем, мой второй штатив потребовал десятка полтора довольно

сложных литых деталей. Литейного цеха на шахте, естественно, не было, и в поисках выхода мои мозги заработали на полную мощь. Решить проблему мне помогли, как всегда, мои друзья – инженеры из филиала Проектной конторы. Заключенный инженер-механик Виктор Всеволодович Юдин рассказал мне, что на Воркутинском механическом заводе есть вполне приличный литейный цех и что если я обращусь через главного инженера нашей шахты Бориса Шевелева к начальнику ВМЗ, завод наверняка сделает все вне очереди. Путь был найден, и я начал действовать. Во-первых, я через друзей (вольных) моих друзей (заключенных) заручился обещанием, что как только заказ на литье поступит на завод, он будет без задержки выполнен. Во-вторых, я напомнил Токаревой о ее обещании оказывать мне всяческое содействие в изготовлении второго штатива и что ее помощь сейчас настоятельно необходима. Я ей объяснил суть идеи: мы должны обратиться к главному инженеру шахты с просьбой заказать литье на ВМЗ. Токарева согласилась, и мы с ней, с заранее заготовленным распоряжением начальнику мехцеха шахты, пошли на прием к Борису Шевелеву. Надо сказать, что злые дамские языки утверждали, что Шевелев к Токаревой неравнодушен и что ей легко будет с ним разговаривать. Так это или нет, я не думал, когда мы с ней очутились в огромном, шикарно обставленном кабинете главного инженера шахты. Шевелев с важным видом сидел за огромным полированным письменным столом и, увидев нас и даже не подумав встать, без обиняков спросил:

– Что надо?

Потом он, видимо, что-то вспомнил и, протянув в мою сторону руку, буркнул:

– Давайте…

Я понял, что Шевелев требует бумагу, на которой надо написать резолюцию. Я быстро подошел к нему и передал наше письмо. Он взял листок и, не читая, написал в углу наискосок: «Главному механику – оказать содействие в изготовлении деталей».

И тут я понял, что Шевелев вдребезги пьян, нет, нас он все же видел, но соображал с трудом, его рука с пером заметно дрожала, и буквы резолюции, с зазубринками, ложились вкривь и вкось. Я взял листок и быстро вышел из кабинета, в дверях я оглянулся и увидел, как Токарева смотрит на Шевелева, сверкая всеми своими золотыми зубками...

С распоряжением главного инженера я с независимым видом спустился в кабинет начальника мехцеха шахты, который, к моему изумлению, к бумаге с резолюцией отнесся безо всякого уважения и на меня посмотрел, как солдат на вошь, вроде хотел сказать: «Шляются тут всякие чернушники-дармоеды...». Однако спросил, что надо сделать. Я коротко объяснил и хотел даже показать чертежи, но механик велел чертежи передать своему помощнику-каторжанину, которого я хорошо знал. И добавил резко:

– При наличии возможности.

Видимо, я ему очень не понравился, но дело было сделано. Конечно, таким приемом я был весьма обескуражен, но когда увидел, что помощник-каторжанин за его спиной лихо подмигнул мне, мое настроение улучшилось, и я понял, что в мехцехе все будет сделано как надо.

В общем, я заранее поблагодарил главного механика и ретировался из кабинета.

Оформить заказ на литье я тоже должен был через механический цех, но для ускорения работы решил послать на ВМЗ не чертежи, а готовые модели. Но литые детали, необходимые мне, были не совсем простые, а «кривоколенные», как говорят литейщики, и мне снова пришлось поломать голову, чтобы решить и эту задачу. Я уже говорил, что в лагере можно было найти специалиста любой профессии и любой квалификации. Я решил разыскать модельщика высокой квалификации, который бы сделал мне все модели, и кинул клич на весь лагерь: ищу модельщика! «Кант», то есть отдых в стационаре обеспечен. И пошли ко мне «модельщики» густой толпой! К моему счастью, я довольно прилично разбирался в литейной технологии, и надуть меня было все же трудно. Придет ко мне очередной любитель «канта» и давай заливать «турусы на колесах». Я молча слушаю, иногда поддакиваю, а потом задам пару вопросов, и сконфуженный «модельщик» уходит восвояси. Так я промучился несколько дней, начал уже сомневаться в своей идее изготовить модели в лагере, когда, наконец, пришел ко мне здоровенный, очень симпатичный хлопец по фамилии Иван Черный. Ваня был очень добродушным и даже смешливым.

– Ну-ка покажьте мне свои чертежики, – без обиняков сказал Ваня.

Я разложил перед ним листы, и только хотел было незаметно его проэкзаменовать, как Ваня весело рассмеялся, хлопнул меня своей лапищей по плечу и изрек басом:

– Брось темнить, Борисыч, клади меня в стационар, и через месяц получишь все модели в лучшем виде.

И я поверил ему, положил, как договорились, в стационар и выделил ему самый «сильный» котел. Доктор Катлапс сделал все, как я просил. Каждое утро, еще до поверки, Ваня топал в ДOK (деревообделочный комбинат) и работал там до обеда. Я его, конечно, не торопил, был уверен в его добросовестности, и ровно через месяц Ваня принес мне в кабинет большую кучу деревянных моделей, покрашенных яркой краской. Выглядели они просто замечательно, и я их немедленно, через мехцех,

отправил на завод. В придачу Ваня подарил мне хорошие шахматы в деревянной коробке, которые изготовил, так сказать, сверх плана. Эти шахматы я очень берегу как вещественное напоминание о «той» жизни... Работой Вани я был очень доволен и стал с нетерпением ожидать выполнения моего заказа. На ВМЗ люди оказались серьезными, и уже через десять дней я получил гору великолепного литья из силумина, как и просил, и еще мне просили передать, что все модели изготовлены по высшей категории качества и такой работы они на заводе давно не видели. Я решил, что мой Ваня заслужил за такую работу хорошую премию, и попросил врачей подержать его в стационаре как можно дольше, и потом, в последующие годы, неоднократно укладывал его в стационар – под видом больного, конечно...

Как-то Ваня зашел ко мне в кабинет посмотреть, что это за штука рентгеновские лучи, а я его спросил, в свою очередь, где он так хорошо изучил модельное дело. Все оказалось проще простого. Черный еще до войны работал в Днепропетровске на машиностроительном заводе мастером-модельщиком. Когда началась война, Ваню забронировали, но немцы так стремительно захватили всю Украину, что Черный не успел эвакуироваться, а может быть, и не захотел, кто знает? Оставшись на оккупированной немцами территории, Ваня, чтобы прокормить семью, «открыл дело» – он собственными руками изготовил маслодавильный пресс и стал хозяином небольшого заводика по производству подсолнечного масла. Дело пошло. Немцы, имея с него неплохой дивиденд, не трогали «фабриканта». Когда пришли наши освободители, Ваню, естественно, «тронули» – семью выслали в Сибирь, а ему как немецкому пособнику определили пятнадцать лет каторжных работ. Вот и вся история. Иван мужественно нес свой тяжкий крест и как истинный христианин не жаловался и не ру гался...

Все токарные работы для аппарата выполнил инженер из Ленинграда Иосиф Павлович Шельдяев, который, хотя и был инженером, считал, что работать токарем в мехцехе самое разлюбезное дело, и ни за что не хотел перейти работать в Проектную контору, куда его неоднократно приглашали.

Однако время шло, все заключенные с нетерпением ждали, когда наконец откроется рентгенкабинет, каждый в глубине души надеялся, что у него внутри найдут какую-нибудь болезнь и он избавится наконец от каторжного труда в шахте или на поверхности. И как-то мой друг Михаил Иванович Сироткин при всем честном народе взял меня в оборот:

– Давай, Олег, кончай тянуть резину, мы все ждем аппарат, сколько можно? На 40-й шахте ты новый делал всего два месяца, а здесь уже третий пошел, а конца не видно.

Миша был прав, конечно, и возразить ему мне было нечего. Моим оправданием могло служить только желание сделать все на «высшем уровне»: и чтобы второй аппарат не отличался от фабричного, и чтобы помещение кабинета было красивым и удобным.

После Мишиной отповеди пришлось мне поднажать, и я подключил к работе еще двух зыков – один из них белорус, инвалид Николай Кочергин, по-лагерному «Кочерга», был очень хорошим и энергичным помощником. Коля мне очень помогал, если надо было что-либо достать для кабинета или пролезть в какую-либо «закрытую дверь», тут Коля был незаменим, у него были обширные связи и знакомства в лагере, которыми он и пользовался великолепно. Николай помогал мне до самого окончания строительства кабинета – о нем у меня осталось самое хорошее воспоминание... Вторым моим помощником стал техник-механик из Польши, фамилию которого я, к своему стыду, никак не могу вспомнить. Поляк, хотя и имел несколько заносчивый характер, очень помог мне при монтаже второго штатива. Он сам рассчитал и изготовил механизм поворота защитного стола из вертикального в горизонтальное положение. До посадки поляк был активным участником Польского Сопротивления и люто ненавидел как немцев, так и русских. Как-то он мне рассказал об одном эпизоде из партизанской войны поляков против немцев. В местечке, где действовал их отряд, остановилась колонна немецких крытых грузовиков, направляющихся, видимо, на фронт. Его начальник приказал ему подложить под один из грузовиков магнитную мину, что он незаметно и выполнил. Спрятавшись неподалеку в канаву, он стал ждать, когда сработает мина. Вдруг прогремел неимоверной силы взрыв, с ближайших домов сорвало крыши, во всей округе вылетели стекла из окон, повалились деревья, а сам он чудом уцелел, видимо, взрывная волна прошла над его головой. Оказалось, что в том грузовике лежали мины и снаряды...

Когда наши войска, преследуя немцев, вошли в Польшу, бойцы Польского Сопротивления были разоружены, арестованы и почти все приговорены к различным срокам каторжных работ и сосланы в дальние лагеря Советского Союза, типа нашего Речлага. Мой поляк получил двадцать лет каторги и с 1944 года работал на шахте механиком. Он был знающим специалистом и отличным работником и хорошо помог мне в монтаже аппарата, но потом на что-то обиделся, и сколько раз я ни посылал за ним Кочергина, в кабинете он больше не появился.

Пока я возился с изготовлением штатива, выздоравливавшие больные хирургического стационара в порядке трудотерапии охотно помогали мне. Стены кабинета и потолки они обили тонкой фанерой (на это пошли ящики от посылок), потом оклеили несколькими слоями марли и два раза покрасили. Получилось очень красиво и оригинально. Особенно я был доволен светонепроницаемыми шторами на окнах, которые легко поднимались и опускались и абсолютно не пропускали света, таким образом была решена проблема полярного дня, и теперь я мог и летом спать в полной темноте.