Реплика в зал. Записки действующего лица
Шрифт:
Медведеву ли не знать, поскольку сам посидел в том же кабинете немало, кем и на каком уровне решались подобные вопросы. Про свое участие в мучительных перипетиях с "Иди и смотри" еще расскажу, а пока замечу, что если и есть на документе о запуске "Агонии" моя подпись, то отнюдь не моя в том основная заслуга. Судьба проекта с такой сложной предысторией, скажу по секрету от Медведева, могла решаться, как минимум, "на уровне министра". Лавровый венок, полагающийся тому, кто разрешал к производству обе только что названные картины, было бы честно сразу передать председателю Госкино Филиппу Ермашу.
Но в таком случае теряет смысл и высокомерный пассаж
Помню, что первый просмотр материала "Агонии" произвел в Комитете сильное впечатление, профессиональная хватка режиссера была очевидна. Да и Алексей Петренко будто родился для роли Распутина.
Сначала посмотрела сценарная коллегия, потом министр с замами. Из наиболее существенных замечаний запомнились те, что касались царя Николая. Николай, талантливо воплощенный Анатолием Ромашиным, выглядел этаким милейшим субъектом, который и комара не обидит. Но при нем были Ходынка, Ленский расстрел, революция 1905 года, были виселицы, по поводу которых Лев Толстой разразился яростной статьей "Не могу молчать". Авторов и режиссера попросили подумать об этом - приблизить общее эмоциональное впечатление от образа к объективной исторической правде.
Надо сказать, они подошли к делу не формально: сняли новую сцену, весьма, кстати, выразительную - Николай с холодной расчетливостью палит из ружья по птицам. Отдельные замечания касались монтажа, некоторых конкретных планов. Кроме того, в начале и в конце фильма появились титры, призванные уточнить общую историческую ситуацию. С одной стороны, это было сделано для непонятливых, а с другой - для самых понятливых, для верховных судей, сидящих в ЦК.
В окончательном виде фильм "Агония" был снова просмотрен, одобрен и принят сценарной коллегией и руководством Госкино. Наши, комитетские, отношения с фильмом на этом благополучно закончились.
Но на экраны фильм не вышел!
. Распутинские разгулы не глянулись партийному начальству. Это же было время пуританизма. Правда, рождаемость тогда росла. Сейчас, в эпоху Анфисы Чеховой, почему-то наоборот, но это мимоходом... Голая женская грудь на экране тогда была в диковинку, Климов и на эту диковинку решился - показал.
Специалисты считают, что в искусство кино как такового ничего нового "Агония" не внесла, да и зарубежный зритель отнесся к ней вполне равнодушно. Но в родных пенатах она, конечно, не могла не произвести впечатления активной по тем временам эпатажностью. Потому руководство и взяло "на караул", причем, самое высшее, гораздо повыше киношного. Кто-то заподозрил и аналогию: на экране - развал царского режима, а вдруг это намек на нынешний!
Даже Лубянка восстала против фильма Климова. Ф.Д.Бобков, бывший начальник 5-го Управления, ориентированного на работу с интеллигенцией, признает: "Мы воспротивились выходу на экран фильма "Агония" (Бобков Ф. Д. КГБ и власть. М., 1995).
Тем не менее, в 1981-м, кажется, году Ермаш изловчился показать все-таки ленту за рубежом, сумел продать ее для западного проката. За что сразу получил
Не надо обладать большим воображением, чтобы представить, что мог переживать Климов, когда ему не давали показать зрителям им созданное, какие муки его терзали! Режиссер жаждет отличиться, он все сделал, чтобы поразить, показать всем, какой он молодец, а какие-то злые дядьки встают на пути и не разрешают! И это при его-то амбициозном спортивном характере, при красавице жене, тоже режиссере, обладающей гораздо большим, чем у него - он не мог этого не чувствовать - художественном даре. Поистине трагическая ситуация!
И будто жестокий, неумолимый рок висел над этими красивыми, искренне любящими друг друга людьми. Что-то было, видимо, в них, что приманивало беду.
Судачили, что Климов интересуется телекинезом, что может загипнотизировать, что в его ближнем окружении есть некто Боря Ермолаев, врач по образованию и кинорежиссер по второй профессии, очень "продвинутый" во всем "непостижимом". Якобы, он взглядом поднимает тапочки. Мне даже показывали фотографию, сделанную в той компании: человек, похожий на Ермолаева, расставил ладони, а в пространстве между ними сама по себе висит баскетбольная кеда.
Однажды случилось познакомиться с этим человеком. Поскольку он входил в круг Климова, коротко расскажу.
Одно из тяжких впечатлений той поры - просмотр привезенного для сдачи комитету фильма Бориса .Ермолаева "Мой дом - театр" - о классике русской драматургии Александре Островском. Показанное оказалось не просто беспомощным - это была беда. Безвкусная претенциозность во всем - в монтаже, в мизансценах, в актерских состояниях, - говоря коротко, тут была явлена полная режиссерская беспомощность. Причем Б.Ермолаев еще и собственной персоной периодически возникал на экране, загримированный под Гоголя: искоса "со значением" смотрел на зрителей. Словом, провал, стыдно показывать людям. И никакие поправки не спасли бы, их было просто бессмысленно предлагать.
Тем не менее, из просмотрового зала переместились в мой кабинет и распределились по обе стороны длинного стола: члены сценарной коллегии, представители студии, кто-то из съемочной группы и, конечно, сам режиссер-постановщик. Я, понятно, - в торце, веду. Пока мои красноречивые коллеги-редакторы не оставляют от ленты камня на камне, замечаю, что один из сидящих за столом высунулся из ряда и прямо-таки испепеляет меня взглядом. Как только что Гоголь с экрана. Да это же режиссер Ермолаев, - догадываюсь.
– Меня гипнотизирует!( Вспомнились тапочки...) Не знает, что меня такие штуки не берут...
В заключительном слове среди прочего обратил внимание создателей фильма на неточность: один из персонажей астму назвал грудной жабой, а грудная жаба, как известно, - это стенокардия. Тут мой гипнотизер встрепенулся: "А я вам как врач говорю, грудная жаба - это астма".
– Вы такой же, видимо, врач, как и режиссер, - пришлось ответить художнику нелюбезно.
Читатель удивится: неужели автор дословно запомнил? А вот запомнил! Слишком болезненной оказалась для меня ситуация, оттого и врезалась в память. Ведь авторами сценария фильма "Мой дом - театр" были два уважаемых мною человека: Сергей Ермолинский и, что особенно мне было неприятно, - Владимир Лакшин. Замечательным литераторам катастрофически не повезло: их сценарий, с удовольствием одобренный в свое время сценарной коллегией Госкино, попал в совершенно беспомощные режиссерские руки.