Requiem

Маковский Сергей

Монфор, 2 августа 1959 г.

Кладбище(«Бродить по кладбищу в Монфоре…»)

Бродить по кладбищу в Монфоре привычкой стало для меня. Вначале я грустил… но вскоре, всепримиренно в смерть маня, дряхлеющие эти плиты, решетки ржавые, кресты предстали мне как сон забытый, как сон тишайшей красоты. Не на земле он, будто, снился, а может быть — и на земле… Но там не солнцем день светился и ничего не знал о зле. И люди были, но — другие… Иль те же, но не во плоти. Они,

как ливни золотые мерцали на моем пути. И время течь остановилось: ни прошлых, ни грядущих дней. Все в вечности преобразилось, все стало тихо-тихо в ней… И мне на кладбище ни скорбно, ни страшно более с тех пор, от этой тишины надгробной в старинном городе Монфор.

Монфор-Ламори, 18 августа 1959 г.

Звезды(«Безумец только может, — в этот век…»)

Безумец только может, — в этот век отвергших славу жизни вышней, скопцов душой, умом растленных злобой хищной калек, — молиться словом солнцу и луне и звездам, нас как будто знающим, и радоваться им, наш мир благословляющим, во сне. Не видят больше нас. Нездешний свет угас в веках земной печали. Рассудком звездные повержены скрижали. Их нет! И на земле родник любви иссох. Живую душу люди вынули из мира своего. И боги нас покинули, и Бог. Давно уж звезды говорят не то, что прежде звезды говорили, Лишь дети малые их любят, как любили, и то… Но что же делать мне-то, мне — когда, чем я старей, тем безнадежнее они со мною, те же… Нет — другие, прежние, всегда…

7 сентября 1961 г.

Осень(«Когда прикроют ватной шапкой…»)

Когда прикроют ватной шапкой простор окрестный облака, и в нерешительности зыбкой предзимняя тоска, и вкруг лесные дали серы и, как седые пустыри, посохлые жнивья без меры, куда ни посмотри. Тогда — что грай вороний, зовы времен, отшедших навсегда: и все напомнит сердцу снова — года, года, года…

Зимнее(«На землю сумрак зимний…»)

На землю сумрак зимний, что день, угрюмей сходит, и в стынущей природе — дух темнее, дымней. Уводят к далям тайным древесные завесы. Вкруг частоколы леса — кладбищем бескрайним…

До рассвета(«Дорассветный лес туманно-темен…»)

О. Ш.

Дорассветный лес туманно-темен, еле мреет очерк тополей и над ними — купол так огромен, так прозрачно-нем и все светлей. Звезд уж нет на этом раннем своде, волны листьев сумрачно-тихи… Междуцарствие в лесной природе! Ни заря, ни ночь. И где-то — петухи. Смутно все. Лишь облачка над садом заалела чуть волнистая кайма… И не знаешь, рада иль не рада солнцу утренняя полутьма. Снились небу в ночь такие дали, тайна звездная таких чудес, о которых люди не гадали, о

которой помнит только лес. И душа — пусть на-свету незряча, трудному служенью отдана, — в этой полутьме поет и плачет, словно помнит что-то и она.

«Отчего, когда природа…»

Отчего, когда природа, от земли до небосвода, мне таинственно близка и, как обещанье рая, мир земной благословляя, к небу тянется рука, Отчего — что это значит? — сердце не поет, а плачет, и о чем его печаль? Отчего, землей любуясь, этой боли повинуюсь? — Отчего мне землю жаль? Отчего? И нет ответа. Только знаю, рана эта призрачная — глубока… Красоте земной созвучна, с красотою неотлучна — безответная тоска.

Монфор-Ламори, 1960 г.

РАЗДУМЬЯ

Другу («Проходит все почти бесследно…»)

Памяти М.А. Форштетера

Проходит все почти бесследно, все может человек стерпеть, — смотря в глаза Горгоны бледной он может и не умереть. Но есть одно… Над гробом друга нельзя на небо не восстать. От жалости, любви, испуга — нельзя, нельзя смириться… Знать, что землю вовсе он покинул, что дух единственный его куда-то канул, скрылся, сгинул… Был человек — и ничего! Уснул и больше не проснется, загробной взятый тишиной — на боль живых не отзовется и не поделится со мной своею болью… Боже мой!

1959 г.

«Увидеть, осязать нельзя…»

Увидеть, осязать нельзя, нельзя услышать слухом, — уводит тайная стезя в мир, озаренный духом. И свет не свет, и тьма не тьма, земля, но неземная. Небес голубизна — нема и говорит о рае. От светоносной немоты, от нерожденных звуков пьянея, сердце с высоты внимает песне духов.

«Нет! Этого не может быть…»

Нет! Этого не может быть, его очарованье не обманет, — свет не погаснет, не порвется нить, любить душа не перестанет. О, нет! Когда бы сном моим он только грезился, душе созвучным, не предстоял бы чудом неземным со мной навеки неразлучным. Промчится жизнь, пройдут года, Земное, временное скоротечно… Но вечен дух, все живо навсегда и каждое мгновенье вечно.

«Не спрашивай у жизни много…»

Не спрашивай у жизни много, но бойся Божьего суда. Жизнь — это узкая дорога в непостижимое Туда. О бывшем не тоскуй напрасно и смертью вечность не зови. Она с тобой, в тебе всевластно нездешней правдою любви. Любовь, к себе годами строже, ты целью вышней назовешь. Мир видимый, — прости мне, Боже! он или призрак, или ложь?