Решатель
Шрифт:
— Его проблемы, — мой вердикт скор и неминуем, — Впрочем, в средней школе было также.
— Ты не боишься, что Эна за год разнесет эту среднюю школу? — вопрос Коджима задал почти серьезным тоном.
— Обязательно разнесет, — указываю я на еще одного первокурсника, робко поглядывающего по сторонам, — Это Хидэо Мидзутани, парень Эны. Она без него злой станет.
— А он, гм, в курсе? — «грязный блондин» озадачен, — Своего высокого звания?
— Без разницы, — качаю головой я, — Не интересовался такими мелочами.
— А вот мне интересно! — на
Смотрю в спину целеустремленно уходящему Коджиме и ловлю внутри слабую искру сочувствия по отношению к самому обычному школьнику, увлекающемуся рисованием. Его жизнь, после того как он попался на глаза моей сестре, больше никогда не станет прежней. Хотя прямо сейчас происходит еще один крутой поворот, потому что остро заинтересованный в том, чтобы пристроить Эну замуж, психопат с фамилией Коджима врывается в эту самую жизнь тихого школьника струей острой и токсичной субстанции.
Плохо это? Хорошо? Не моё дело.
— Кирью-кун? — ко мне подошёл наш лысый и однорукий преподаватель по истории, — Можно тебя на пару слов?
— Да, Хаташири-сенсей?
Разговор был интересный, но малоинформативный. Очень воодушевленное тем, что нас троих осталось терпеть всего лишь год, руководство школы было сильно озабочено появлением в ней еще одного Кирью, поэтому доносило через историка свою надежду, что первокурсник будет менее проблемным, чем его старший брат. За осуществление этой надежды, директор чуть ли не прямым текстом обещал закрывать глаза вообще на все наши посещения, тем более что большинство учеников дышит куда ровнее, когда не видят никого из нас.
— Довольно странно, учитывая, что мы лично школе проблемы не создавали, — поделился я своим видением ситуации с преподавателем.
— Ваши характеры уже приносят проблемы, — не стал юлить тот, — Как и достижения, внешность, да и сами фамилии. Кирью-кун, никто не любит выделяющихся из общества.
— И особенно не любят тех, кому на это мнение чхать.
— Особенно их, — согласился преподаватель.
— Мой брат куда тише меня и не такой грубый, — подумав, сообщил я учителю, — Но, если к нему полезут — он ответит.
— Умеренно? — прищурился бывший военный.
— Да, — кивнул я, — Он знает, что делать в таких ситуациях.
— Видимо, ты учил его после того, как он избил трех девушек в средней школе? — Хаташири Ода был по-прежнему недоверчив.
— Трех сукебан, которые хотели завербовать мою сестру, Хаташири-сенсей, — ровно ответил я, — А после этого, к вашему сведению, я наведался к остальной банде и избил уже их.
— Открыто в этом признаешься?
— Вы не можете не знать о том, кто и как поддерживают покой в районе Аракава. Думаю, что этот разговор теряет смысл.
— А я думаю, — неожиданно посуровевшим голосом проговорил преподаватель, — что ты, после того как буквально избил нескольких полицейских, слегка отрешился от реальности, Кирью-кун. Из-за безнаказанности?
— Это когда
— Когда ты избивал полицейских и тебя показывали по телевизору. А еще комиссара, Соцуюки Шина, если я не ошибаюсь. Я, видишь ли, служил с этим человеком…
— И? Вам не пришло в голову, что у моего поведения были основания? — развернулся я целиком к человеку, нависнув над ним.
Тот прямо встретил мой взгляд своим.
— Пришло, — спокойно кивнул Хаташири Ода, — Более того, я уверен в том, что эти основания были достаточно весомыми, раз ты до сих пор находишься не в тюрьме. Тем не менее, Кирью-кун, ты всего лишь школьник, а тот человек… был героем Японии. Я уверен в том, что его действия и решения тоже имели очень веское обоснование. Куда большее, чем могло быть у тебя.
Немного подумав, я ответил на это почти неприкрытое обвинение:
— Точки зрения, подобные этой, Хаташири-сенсей, проверяются на поле боя. В месте абсолютного беззакония, где решающим фактором служат сила и ум. Никто не ожидает от школьника, что он может выйти на это поле боя, тем более победить. Соцуюки Шин, при всем моем к нему уважении, был, в первую очередь, человеком. Просто человеком.
— Хвалишься своей силой? — даже удивился учитель истории, — Серьезно?
— Силой? — вздёрнул бровь я, — Хаташири-сенсей… любая личная сила нивелируется одним пистолетом, а у людей Соцуюки-сана была целая куча таких игрушек. Я просто был умнее его. Этого достаточно. Этого всегда достаточно.
Разговор, тяжелый и малопонятный, был уже закончен, но раз мы живем в Японии, то вам обязательно в таком случае пытаются что-то бросить в спину. Закон природы? Неумение не оставлять за собой последнее слово? Не понимаю.
— Нобунага Ода, Кирью-кун, — медленно проговорил лысый преподаватель, — Был тем еще аморальным ублюдком. Да…был, но он ярко отметился в истории нашей страны, я вам это рассказывал. Ты даже присутствовал. Желаешь себе таких же лавров? Такого же конца?
— Вы очень хорошо рассказываете, Хаташири-сенсей, но плохо слушаете, — качнул я головой, не оборачиваясь, — Я вам только что сказал, что поле боя — это место абсолютного беззакония, на котором решающим фактором служит то, что у тебя есть. Убеждениями нельзя убить человека, нельзя его воскресить. Зато именно благодаря им и выходят на это поле боя. В мире, где учитель истории, не дав себе труда разобраться, становится на сторону военного, а не своего ученика, люди создают нового Оду Нобунагу. Вы это должны знать лучше всех.
Я ушел, не оборачиваясь, но с уверенностью, что Хаташири сейчас стоит красный как рак. Еще один мастер намеков, что раз моя семья спутана с якудза и разными подозрительными бойцами, то нужно сидеть тихо и выглядеть прилично. Нельзя сказать, что подобное глупо, но если ты берешься равнять всех под одну гребенку, то должен быть готов к тому, что тебя причешут против шерсти.
Через пару занятий наша классная руководительница, Кумасита Оюки, сделала неожиданное объявление — Хаташири Ода уволился одним днем.