Республика ШКИД (большой сборник)

Белых Григорий Георгиевич

— Как? Ты же географию знаешь?

— Да... но при чем тут география? Постой! Волга течет в Каспийское море — с севера на юг. Мы находимся сейчас на ее левом берегу...

— Значит, Волга на западе!

— Ты знаешь, пожалуй, ты прав. А где запад?

— А запад? А запад как раз напротив востока.

— А где восток?

— Мама! — с укоризной воскликнул Ленька.

Восток давно уже давал о себе знать. Он кричал о себе яркими красками неба, золотом солнечных лучей. Он быстро сушил слезы на их лицах, трепетал на бело-черных стволах берез, переливался крохотными радужками

на каждом листике и на каждой травинке.

...Поставив на голову свой бидончик и придерживая его спереди, Ленька шел мелкими танцующими шажками по тропинке, изображая африканского невольника, которого принанял за бутылку рома или за нитку стеклянных бус торговец слоновой костью.

— Мама, — крикнул он, не оглядываясь, — похож я на негра?

— Пожалуй, ты больше похож на мальчика из мелочной лавки, — ответила Александра Сергеевна. — Впрочем, я далеко не уверена... Пожалуй, такого и в лавке не стали бы держать.

— Почему не стали бы?

— Очень жаль, что нет зеркала. Ты бы посмотрел на себя... Такие оборвыши по большим праздникам у Покрова на паперти стояли.

— А ты-то, думаешь, лучше?

— Да уж... Могу себе представить, какая я красотке... Господи, хоть бы иголка и нитка были...

Ленька сделал еще два-три шажка и так резко повернулся, что бидончик чуть не слетел с его головы.

— Мама! — воскликнул он. — Погоди! А где твоя сумочка?

Он ожидал, что она испугается, вскрикнет, заохает, заужасается, начнет хлопать себя по бокам. Но она даже шага не убавила.

— Идем, пожалуйста, — сказала она.

— Нет, правда, мама!.. Я же не шучу. Где твой ридикюль?

— Это я у тебя должна спросить.

— Почему у меня?

— Потому что я надеялась, что ты принесешь его мне.

— Откуда принесу?

Она взяла его за плечо.

— Идем, мальчик. Не будем особенно волноваться. Я забыла сумочку в сарае, где мы ночевали.

Бидончик сполз с Ленькиной головы на плечо, проехал по груди и по животу и плюхнулся в траву к ногам мальчика. Оказалось, что не матери, а самому Леньке пришлось ужасаться и хлопать себя по коленкам.

— Мама! — вскричал он. — Почему же ты мне не сказала?!

— А потому, что я поздно спохватилась. Тебя уже не было.

— У тебя же там деньги!

— Да, все деньги...

— Как же мы будем жить?!

— Не знаю... Бог милостив, как-нибудь...

Ленька поднял бидончик, сунул его в руки матери.

— Мама... на, подержи...

— Что еще?

— Я сбегаю.

— Куда сбегаешь?

— В Быковку... Ты не бойся. Теперь я дорогу знаю. Я быстро... Я найду...

Она схватила его за шиворот.

— Ну, нет, мой дорогой. Второй раз этого не случится...

— Мама, отпусти! — кричал Ленька.

Но она уже быстро шла и тащила его за собой.

— Мама!! Да отпусти же!.. Ты меня задушишь.

— Не отпущу!

— Ну, ладно, хорошо, — говорил он, спотыкаясь и чуть не падая. Хорошо... я не пойду в Быковку.

— Поклянись.

— К-клянусь, — выдавил он из себя и только после этого был пощажен и получил свободу.

И опять они шли — межами, тропинками и дорогами. И чем дальше шли, тем длиннее становилась

большая черная тень, которая, не останавливаясь, бежала впереди, указывая им путь на запад. А над головами путников, тоже ни на минуту не отставая от них, кружил в безоблачном небе жаворонок. Все жарче и жарче припекало затылок и спину солнце. И волнами ходило, перекатывалось по сторонам что-то зеленое и золотистое — иногда повыше, иногда пониже, иногда посветлее, иногда посмуглее...

...Волгу они не увидели, а услышали. Ленька остановился и сказал:

— Мама, ты слышишь?

Где-то не впереди, а несколько правее, за косогором, тоненьким пчелиным басом гудел пароход.

Не сговариваясь, женщина и мальчик свернули с тропинки, путаясь в траве, пересекли поле, взбежали на косогор и дружно, в один голос закричали "ура!".

Внизу — совсем близко, в двух-трех сотнях шагов от них, плескались волны широкой реки. Солнце, которое почему-то переместилось, как показалось Леньке, с востока на север, кидало свои лучи прямо по ее течению, и по этой трепетной розовато-золотистой дорожке в сторону от Ярославля быстро шел, будто убегал, и тащил, уводил за собой на канате длинную плоскую баржу маленький, словно игрушечный буксирчик. На противоположном высоком берегу реки виднелись какие-то постройки, поблескивали стекла, что-то двигалось ехала телега или шли люди.

Через минуту путники уже сидели на песчаной отмели у самой воды, и опять между ними шел крупный разговор. Ленька хотел выкупаться, мать не разрешала.

— В конце концов ты забываешь, что ты болен.

— Чем я болен?

— Ах, ты даже не помнишь, что ты болен? У тебя дифтерит.

— Может быть, мне в постельку лечь?

Она засмеялась, потрепала его за ухо.

— Мурло ты мое! А ну, иди вымойся...

Засучив выше колен штаны, Ленька с наслаждением ходил по холодной воде, мыл руки, шею, лицо и, разгоняя радужный лиловатый налет нефти, украдкой пил горстями пресную сладковатую воду. Александра Сергеевна тоже занялась туалетом, — выстирала чулки, носовые платки, вымыла голову.

Потом они долго лежали на теплом песке, сушили белье и подсыхали сами.

— Что же мы будем делать дальше? — проговорила наконец Александра Сергеевна.

— Я и сам об этом думаю.

— Ты же, наверно, кушать хочешь?

— А ты?

— Нет, я почему-то не хочу.

— И я тоже не хочу.

Но через минуту, помолчав, он сказал:

— Жалко, что тут нет черепах.

— Зачем тебе вдруг понадобились черепахи?

— Можно было бы набрать яиц и сделать яичницу.

— Ну, милый, я думаю, сейчас ты удовольствовался бы и куском хлеба с солью...

И все-таки Александра Сергеевна не торопилась. Ленька чувствовал, что мать даже думать боится о том, что рано или поздно придется переправляться на ту сторону. Солнце стояло уже высоко, песок стал горячим, но волосы у нее почему-то сохли очень долго. Чулки понадобилось перестирывать. Наконец наступила минута, когда ей все-таки пришлось сказать:

— Ну, что ж...

— Давай полежим еще, — великодушно предложил Ленька.

— Нет, надо идти, — вздохнула она.

— А куда же мы пойдем?