Ресторан «Кумихо»
Шрифт:
– О, кого я вижу? Кумихо! – Кто-то хлопнул меня по спине.
Я резко обернулся.
Это был Ван Досу.
– Я тебя еще оттуда увидел. Подумал, не может быть, но вот подошел поближе – и точно, ты. Что ты здесь делаешь? Как здорово встретиться здесь. – Брат широко улыбался.
– Ты пришел навестить кого-то из знакомых? А может, твой отец заболел? Я так и знал… Обследование делали? Ну что, он серьезно болен? Плохой прогноз? Судя по твоему лицу, ему сказали что-то в этом роде? А ведь я советовал быстрее обратиться в больницу. Эх, денег много, а толку
Ну-ну, сочиняет прямо на ходу:
– Ты почему без предупреждения бросил подработку?
– Ты что, для этого пришел? Ох, я бы и рад работать, да не могу. Бабушку прооперировали. Она совсем беспомощная, как я ее оставлю? Хотел сиделку нанять, но слишком дорого. Нам и на жизнь денег не хватает, откуда еще на сиделку? Приходится самому ухаживать. – Брат смачно харкнул.
– И поэтому ты приходил ограбить нас?
– Что-о-о?
– Ты для этого залез ночью в ресторан? – Я хотел окончательно выяснить этот вопрос.
– Ты чего? А ю крейзи? – Брат покрутил пальцем у виска.
– Ты ведь залез к нам ночью через кухонное окно, несколько дней назад. Думаешь, я не знаю?
Я порылся в карманах и вытащил пуговицы. В этот миг у брата громко зазвенел мобильник. Звонила медсестра из палаты. Кажется, бабушка была в критическом состоянии. Брат побежал сломя голову.
То, чего я не знал раньше
Немного погодя я тоже поднялся в палату пятьсот четыре. Дверь была открыта настежь, на табличке возле нее значились имена пациентов. В этой многоместной палате лежали четыре человека, включая бабушку.
Ким Очжа
Ее имя.
Я заглянул в палату в поисках бабушки, но ее нигде не было видно. Скорее всего, ее перевели в другое место в связи с тяжелым состоянием.
Просидев какое-то время на лестничной площадке между пятым и шестым этажами, я снова пошел в палату. Бабушки все еще не было, на одной из кроватей сидела пациентка и ела чипсы. Она показалась мне ровесницей нашей бабушки, но я не был уверен в этом. Трудно определить возраст стариков. Они все – и в семьдесят с лишним, и в восемьдесят с лишним, и в девяносто с лишним, и даже в сто лет, – выглядели для меня одинаково.
Я решил еще немного подождать на лестничной площадке. Шагая по коридору, я почувствовал странные ощущения в ногах: покалывания и жжение, похожие на слабый удар током или уколы острым предметом.
«Может быть, так начинается боль?» – от внезапной догадки у меня сердце упало в пятки и навалился жуткий, всеобъемлющий страх.
Нужно было скорее вернуться в ресторан.
Я торопливо пошел к лифту. Жжение и покалывание в стопах понемногу усиливалось. Сердце билось так быстро и сильно, что казалось, вот-вот разорвется.
В этот момент напротив меня открылись двери грузового лифта для лежачих больных. Я увидел бабушку на каталке. Она лежала,
«Как она?»
Я немного поколебался и пошел к палате пятьсот четыре, подволакивая правую ногу, в которой началась боль. Бабушку перекладывали на кровать. Когда брат повернул лицо в мою сторону, я быстро вжался в стену. Вскоре медсестра вышла из палаты.
– Ох, как я испугался. Подумал, что ты умираешь, – послышался ворчливый голос брата.
– Поскорее бы умереть, – раздался голос бабушки.
Когда я услышал знакомый голос, на меня волной накатила буря самых разных чувств, которые невозможно передать словами. Внезапно на глаза навернулись слезы.
– Черт, ну так умри. Умирай быстрее! – закричал брат.
Ну и грубиян.
Мне захотелось ворваться в палату и схватить брата за грудки. Его хамская натура никуда не делась. Опять я ошибся насчет него. Я думал, он зарабатывает на бабушкино лечение. Верил, что он пробрался в ресторан с целью раздобыть деньги на операцию. Но, видимо, я вновь наивно заблуждался.
– Ну и помру, недолго тебе ждать осталось. Ой-ой-ой, Доён, мой Доён. Зачем же ты меня опередил… ой-ой-ой… – причитала бабушка, – мой Доён…
От этих слов, которые я впервые слышал от бабушки, в груди сперло дыхание. За все пятнадцать лет жизни она ни разу не обращалась ко мне «мой Доён». «Засранец», «гаденыш» – вот привычные слова, которыми она меня звала.
– Ну и помри вслед за ним, если так хочется, – разозлился брат.
Скотина, как он с ней разговаривает?
– Не беспокойся, я вот-вот помру, не задержусь, – послышался хрипящий от мокроты голос бабушки. Говорила она натужно. – Ой-ой-ой, Доён…
– Черт, как ты уже достала! Что же ты при жизни каждый божий день шпыняла его, если теперь так горюешь по нему? Засранец, гаденыш, сукин сын от шалавы, ведь ты обзывала его заодно с его мамашей. Даже несчастный спортивный костюм купила с такими воплями и истерикой! А когда у нас было мясо на столе, тебе ведь жалко было для него? Зачем же ты так делала, раз теперь сожалеешь?
– Когда это я мяса пожалела? – удивилась бабушка.
– Да пожалела ты. Кажется, ему тогда было лет десять. Малой жадно ел мясо, а ты на него так косо глядела, прямо как злая мачеха.
Бабушка замолчала.
– Вспомни хорошенько. Я бы на его месте обиделся. Знаешь, что самое противное на свете? Когда еду жалеют.
Я тоже помню тот день.
Бабушка так бранила меня за съеденное мясо, что после этого я вообще перестал его есть дома.
– Эх ты, в тот день твой отец плохо себя чувствовал, и я купила мяса, чтобы накормить его. Денег взяла в долг. А Доён чуть все не съел, вот я и разозлилась. Разве мне мяса жалко было? Ну, раз я такая плохая, так ты-то уж к нему хорошо относился. Ты же видеть не мог, когда у него что-то появлялось; только и делал, что всё отнимал.