Ресторан «Кумихо»
Шрифт:
– Ты чего наговариваешь-то? Кто у кого отнимал?
– Тебя же корежило, если у Доёна какая-то монетка появлялась. Это ведь ты украл мои деньги, спрятанные в шкафу, а вину свалил на него.
– Ты знала?
– Конечно знала, засранец ты этакий. Я ведь с закрытыми глазами на сто верст вижу.
Значит, бабушка знала, что настоящий воришка не кто иной как брат.
– Ты ведь тоже его объедал. Постой, когда же это было? Помнишь, как ты купил домой сундэ [16] и сам все сожрал. А Доён рядышком давился слюной и хотел
16
Сундэ – блюдо корейской кухни, получаемое путём варки или парения коровьего или свиного кишечника, который предварительно фаршируется различными ингредиентами. Сундэ представляет собой своего рода кровяную колбасу с добавлением крахмальной лапши или овощей, является одним из самых дешевых и употребляемых фаст-фудов.
– Не помню такого, – ответил брат.
Но я отчетливо помню тот день. Когда брат без остатка умял всю порцию сундэ, я подобрал и съел несколько лапшинок, упавших на пол. Красных лапшинок, пропитанных кровью. Возможно, бабушка и брат говорили или делали что-то не со зла, но я с горечью вспоминал эти случаи так живо, словно они произошли вчера. Слушая разговор родных, я осознал, насколько несчастным я был ребенком.
– Нечего строить из себя белого и пушистого.
– А кто строит? Это ты, бабушка, обижала Доёна. Хоть ты сейчас сильно больна, но все равно должна признать свою вину.
Ну и сволочь! Зачем сейчас искать виноватых? Я переживал, что он доведет бабушку, и у нее опять поднимется давление.
– Эх, да разве я его со злости обижала? От жизни тяжелой и несчастной. Я ведь от жалости, что он родился и страдает. И раздражало еще вот что: слова ему ни скажи – сразу начинает психовать. Такой немногословный, но так часто обижался, боже упаси. Был бы он поласковей, я бы не шпыняла его, ой-ой-ой. – Бабушка опять начала причитать.
– Ну да, характер у малого тот еще, сразу начинал злиться. Кажется, у засранца переходный возраст начался с десяти лет.
– Не называй его засранцем. Неприятно слышать.
– Ох, ничего себе. Это ведь ты его так называла.
– Все равно не называй его так, не называй…
– Ладно, не буду. Короче говоря, у нашего Доёна переходный возраст начался с десяти лет. Ты помнишь тот снегопад, когда он сбежал из дома из-за отца? Ты ведь искала его ночью по всему району, но так и не нашла. А потом мы обнаружили его в собачьей конуре. Засранец… ой, снова извиняюсь за засранца. В общем, мы с тобой всю ночь не спали, искали его, а он в это время спокойно спал в будке. Этот засранец… Черт! это слово прилипло к языку и не хочет отлипать! Думаю, он слышал, как ты его зовешь, но не откликнулся.
Бабушка ходила меня искать? Я даже не догадывался об этом.
– Я тут подумала, каково ж ему было, если он сделал вид, что не слышит, как мы его зовем? Ох, в душе-то я жалела беднягу, но стоило мне увидеть его лицо, как начинала злиться. Ой-ой-ой, бедный малыш, мало того, что мать его бросила, так еще и умер так рано, – с трудом проговорила
– Ну хватит. Врач ведь сказал, что тебе нужен покой. Не дай бог осложнения начнутся после операции.
– Ну и что, подумаешь, умру.
– Тогда помирай быстрее.
– Ну и помру, – словно песенка с припевом, разговор вернулся к исходной точке.
Бабушка затихла. А через некоторое время раздался громкий звук – это она высморкалась.
Боль, начавшаяся в стопах, постепенно поднималась по ногам выше. Сейчас уже покалывало коленные суставы.
Появилось ощущение тесноты в груди. Боль явственно давала о себе знать. Нужно было скорее возвращаться.
– Ах, кстати? А где урна с прахом Доёна? – послышался голос бабушки, когда я собрался уходить.
От этих слов у меня все тело покрылось мурашками.
Урна с моим прахом?
Меня уже кремировали, а пепел положили в урну.
Мое тело сгорело в огне? Но ведь я спокойно хожу. Этого не может быть!
– Дома она. Ты выписывайся быстрее, тогда и поедем на реку, развеем его прах над водой. Ты же слегла в тот день, когда Доён умер. Вот урна так и стоит.
– Давай не будем развеивать прах Доёна над рекой, а лучше найдем ему место в колумбарии. Поставим туда урну и фотографию, будем навещать его, когда захочется. Если развеем над рекой, что мы будем делать, когда соскучимся по нему?
– Откуда у нас деньги? Думаешь, места в колумбариях бесплатные?
Боль постепенно усиливалась. Я был не в состоянии более слушать разговор бабушки и брата. Казалось, что кто-то перекручивает мои внутренности, как белье после стирки. Я схватился обеими руками за живот.
– На это нам хватит денег. Я ведь откладывала по чуть-чуть, чтобы накопить ему на учебу в университете.
Я затаил дыхание. Эти слова я тоже слышал впервые.
– По правде говоря, ты к учебе и не способен и не стремишься. А Доён другой. Он в ведь начальной школе хорошо учился. Умненький был. Вот я …
Я не мог больше терпеть и, с трудом преодолев коридор, очутился перед лифтом.
– Что с тобой? – спросила медсестра, проходившая мимо меня.
Я помотал головой и вошел в подъехавший к тому моменту лифт.
Когда прямые лучи яркого солнечного света коснулись лица, боль переместилась к нему. Помню, как Ачжосси потерял сознание, успев сообщить, что ему будто отрывают пальцы ног. Мне же казалось – кто-то разрывает мое лицо. Я почти ничего не видел перед собой. Мысли о предстоящем пути до ресторана вызывали отчаяние. Знал бы, что так получится, взял бы денег с собой и добрался бы быстро на такси.
Я шел на полусогнутых ногах. Боль становилась все сильнее. Я стиснул зубы при мысли, что стоит мне упасть, это будет конец.
К тому времени, когда я очутился перед рестораном, одежда на мне была насквозь мокрой от пота. Из последних сил я пытался открыть входную дверь, но она не поддавалась. Меня трясло от холода и подташнивало.
Стиснув зубы и собрав все силы, мне удалось открыть дверь. Я с трудом вошел в ресторан и свалился у порога. Стоило мне оказаться внутри боль каким – то загадочным образом начала утихать, Сознание помутнело и появилось ощущение, что тело проваливается сквозь землю.