Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
Текст декларации, которую нужно было предусмотрительно огласить, вступая в Центральную раду, Пятаков скомпоновал еще ночью, и теперь он шелестел в кармане пятаковского пиджака.
В декларации говорилось о том, что в «этот тяжелый момент кризиса революции, когда мировая реакция империалистической буржуазии обрушивается на нее, когда контрреволюция наступает по всему фронту, при абсолютной растерянности тех широких масс, которые еще плетутся за меньшевиками и эсерами, а министры–социалисты предают революцию, — особенно остро проявили себя классовые противоречия и потерпела полное банкротство идея национального и «единения» и общих с буржуазией
4
Малая рада Центральной рады заседала — почти без перерыва для сна и принятия пищи — уже третий день.
Генеральный секретариат снова подал в отставку. Хотя в новом, винниченковском, составе секретариата и преобладали эсдеки, в нем оставалось еще и несколько эсеров, — и вот украинские эсеры никак не могли договориться с украинскими эсдеками в вопросе об отношении к Государственному совещанию и по всем прочим вопросам тоже. Затяжной министерский кризис начался, и именно с затяжного министерского кризиса Центральная рада и начала строительство государства.
Председатель Центральной рады, профессор Грушевский, в отчаянии ерошил бороду, горестно воздевал руки горе и взывал к уважаемому собранию:
— Господа! Перед лицом грозных событий, во имя возрождаемой нации — призываю вас к согласию и компромиссу! Иначе ведь мы окажемся перед лицом катастрофы!..
Чтобы предотвратить катастрофу, все партийные фракции снова обратились к Владимиру Кирилловичу Винниченко с просьбой вновь возглавить генеральный секретариат и еще раз — в седьмой по счету — попытаться сформировать кабинет.
Владимир Кириллович — лишь во имя предотвращения катастрофы — свое согласие дал. При этом он поставил такое условие: поскольку в Центральной раде руководство слагается из эсеров, то генеральный секретариат должен быть исключительно… эсдековским. Парламентаризм так парламентаризм…
В Киевской думе в это время также продолжалось нескончаемое заседание. Это было уже тринадцатое заседание после избрания ее нового, так сказать — «революционного» состава. Теперь к руководству жизнью столицы Украины пришел блок партий — эсеров, меньшевиков и Бунда. Но эти три сблокированные на выборах партии в своей практической деятельности — на предыдущих двенадцати заседаниях — не могли прийти к соглашению ни в одном вопросе и за эти две недели не приняли еще ни одного конструктивного решения. И вот, наконец сегодня — в тринадцатый несчастливый день — такое согласие было достигнуто и принято первое постановление: Киевская дума горячо приветствует Государственное совещание, а забастовку в городе считает незаконной, спровоцированной немецкими шпионами.
В порядке чередования по гарнизону охрану возле Думы в этот день несли солдаты сто сорок восьмой воронежской дружины. Караульный начальник появился из вестибюля Думы с решительным видом и подал команду:
— Караул, в шеренгу стройся!
Караульные оставили посты и выстроились перед командиром, ефрейтором.
Караульный начальник, ефрейтор, сказал:
— Братцы! Продают! Адвокату Керенскому и генералу Корнилову продали народ! Так пусть же их, буржуев, холера охраняет! Айда к своим в казарму! На месте кругом — арш!
Караульный взвод дал ногу и помаршировал прочь от Думы. Было
В это же время заседал и руководимый эсерами Совет военных депутатов города. На обсуждении стоял вопрос об отношении к забастовке в городе. Однако, будучи организацией армейской, а в армии, как известно, какая бы то ни было забастовка, по уставу, считается действием совершенно недопустимым, — Совет военных депутатов решил не принимать никакой резолюции о забастовке; вместо этого он еще раз постановил: продолжать войну до победного конца…
Заседали в эту пору — отдельно, конечно, — и Совет рабочих и Совет крестьянских депутатов.
Совет рабочих депутатов, руководимый меньшевиками, никак не мог решить, что же ему сказать о забастовке, раз она уже являлась фактом, но такого факта ни в коем случае быть не должно, поскольку Совет не давал на него своей санкции. Поэтому резолюцию пришлось свести только к пожеланию — ускорить созыв Учредительного собрания.
Свету крестьянских депутатов до забастовки среди рабочих города не было никакого дела, и потому в его резолюции был лишь повторен призыв ко всем украинцам — объединиться вокруг Центральной рады, поскольку она — украинская…
Словом, в эту пору — в момент всеобщей политической забастовки протеста — все солидные руководящие организации города заседали. А не руководящие — каждая по своему усмотрению — созывали митинги. Самое малое пятьсот митингов проходило в городе одновременно! Присутствовало на них где несколько человек, а где и несколько тысяч сразу. Весьма разнообразными они были и по своему профилю: профсоюзные, кооперативные, армейские, студенческие, школьные и просто неорганизованные, стихийные, уличные — на каждом углу.
Обсуждался на всех митингах только один вопрос: что такое Государственное совещание, куда оно ведет и вообще — что будет дальше?
5
Самый неорганизованный митинг происходил, как и всегда, на «Брехаловке» между Думой и Центральным бюро профессиональных союзов. Речи произносили представители всех партий, а также каждый, кто имел желание, из беспартийных.
Представитель партии большевиков был в гимнастерке, но в студенческой фуражке. Вместо того чтобы держать речь, он просто зачитал воззвание Киевского комитета большевиков, только что напечатанное в виде листовки. Воззвание начиналось такими словами:
«Товарищи рабочие и работницы! Огромная опасность угрожает нам: со всех сторон наступают контрреволюционные силы. Взбесившиеся господа капиталисты, злодеи–помещики и большинство командного состава армии выжидают лишь удобной минуты, чтобы сломить нам хребет и заковать рабочих и крестьян в цепи… Господа Милюковы, Шульгины, Корниловы и К° готовят заговор против революции!..»
Но большевистскому оратору не дали закончить его выступление. Внезапно появилось около полусотни офицеров — «ударников» из «батальона смерти» — с черепами и скрещенными костями на рукавах. Отрезая импровизированную трибуну от тысячной толпы сомкнутым строем, они моментально окружили оратора кольцом. Истинные намерения офицеров сначала были неясны даже для тех, кто находился в первых рядах участников митинга: офицеры держали револьверы в руках, но выстраивались спиной к оратору. Было похоже, что они готовятся защитить его на случай какого–нибудь эксцесса.