Ревизор Империи

Измеров Олег Васильевич

— Не слишком ли много подробностей о вашей внутренней кухне? — прервал его откровения Виктор. — Не хотелось бы мучиться бессонницей от лишних знаний.

— В вашем-то положении, Виктор Сергеевич? Вы не того боитесь. Как вы будете спать, и где, зависит теперь только от успешной поимки убийц Прунса. Я вам это все рассказываю лишь для того, чтобы вы не суетились и не делали глупостей.

— Ну, тогда уж, чтобы я не суетился… А как господин капитан относится к тому, что мы с вами здесь сидим и разговариваем? И что мне ему отвечать, если он начнет расспрашивать?

— Как

вы полагаете, как он отнесется к собственной идее?

— Так это его идея?

— Вы отвечаете вопросом на вопрос? Конечно же, это моя идея, которая стала его идеей.

— Детский вопрос, но зачем ему эта идея.

— Действительно, детский. Компроментировать меня такими встречами. Возможно, нас тут даже снимают откуда-нибудь из-за портьеры.

— А ему не кажется подозрительным, что вы согласились?

— Вы удивитесь, но господин Брусникин даже придумал хитроумную комбинацию, как заставить меня встречаться с вами. Он действовал через уездное начальство и губком. Слабость военного воспитания — подспудное желание всех строить по струнке. Надо просто уметь этим пользоваться.

— Не сомневался в ваших талантах. А те третьи лица, которые должны на меня выйти, их это не испугает, наше знакомство?

— Тех, кто за ними стоит, это заинтересует.

— Но тогда кто и как должен на меня выйти? Хотя бы примерно. Почему-то вы ничего об этом не сказали, хотя, раз уверены, что наше знакомство их интересует, что-то о них знаете.

— Они тоже не дураки. Найдут посредников, для нас неожиданных.

Виктор замолчал. Ситуация виделась ему какой-то мутной. Слов много, а ничего толком не понять. Кто убил-то? Шпионы? Революционеры отомстили? Просто шпана какая-нибудь? И Прунс мутный был. Что у него были за дела с тайной полицией? Спросить? Вряд ли Веристов будет столь откровенен.

Со станции донесся длинный, протяжный гудок паровоза.

— Скорый, — пояснил Веристов, увидев, что Виктор прислушивается к шуму поезда. — Он здесь не останавливается.

— Оружие дадите? — неожиданно для себя спросил Виктор. — Бахрушев после пожара советует завести браунинг.

— Это очень хорошо. Это выход. Дело в том, что у меня связаны руки, и я не могу помочь вам официально. А вот купить браунинг частным образом можно. Дешевенький какой-нибудь; на ассигнования из фонда оперативной работы вы тоже пока рассчитывать не можете.

— Добруйский может помочь с разрешением?

— Считайте, что оно у вас в кармане. Сегодня вечером я переговорю с Брусникиным, и склоню его к тому, что право на ношение вам надо оформить. Кто знает, может быть пистолет вам нужен для самообороны, а может… Пусть у господина капитана поиграет воображение.

2. Гусляр его величества

…На западе, где-то над куполами церкви Троицы Живоначальной, в небе золотились перистые облака. Вечерняя

прохлада, покидая старицы и болота, вновь наползала на низину левобережья: земля еще не была глубоко прогрета весенним теплом. Базар закрывался, и телеги, под нуканье возниц, разъезжались по улицам — кроме тех, кто приехал из дальних сел, и остановился либо в заводском Доме Приезжих, либо, кто победнее — у Гоныхова, в потемневшей деревянной казарме, видневшейся у Кордона. Виктор уже успел узнать, что вокруг этой гостиницы ошивается всякая шпана в надежде опоить какого-нибудь доверчивого мужика и спереть выручку. Осматривать окрестности не было никакого желания. Прямо с крыльца трактира Виктор свернул на Карачевскую, где вдали, за низенькими еще деревцами, виднелась несокрушимая твердыня будущего Старого Корпуса.

Законы жанра требуют, чтобы после таких событий главный герой напряг мозги и начал разгадывать хитрые комбинации спецслужб. Конечно, автор мог бы написать, что Виктор Сергеевич, придя домой, нарисовал на листках бумаги Брусникина, Веристова и кого-нибудь еще, и предавался информации к размышлению. Профессиональный разведчик именно так и поступил бы. А потом нашел выход и сжег рисунки в пепельнице. И чтобы это было на стыке седьмой и восьмой серий, и чтобы зритель тоже всю ночь не спал и ждал, что же придумает главный герой.

Но мысли Виктора Сергеевича пошли совсем в другом направлении.

"Допустим, переиграть их мне все равно не удастся", думал он. "Какой у меня выход? Как спасались во времена репрессий? Бегством? Куда? Ты здесь, как белая ворона. Уйти к большевикам — подпольщикам? За провокатора примут, сто пудов. Чем спасались еще? Сталину письма писали родственники. Тут ни родственников, ни хрена. Как спасались, думай… Еще бежали в глухие места. Ладно, за неимением лучшего. Так. Кому больше повезло? Инженеры в шараги попадали со смертными приговорами. Уже лучше. Хорошо жить в стране с большим историческим опытом, после того, как этот опыт уже прошли."

Виктор Сергеевич так увлекся, что чуть не отдавил лапу попавшейся под ноге дворняге, что бесцельно носилась взад и вперед по глубокой, как море, пыли, покрывавшей проезжую часть Карачевской. Напуганное животное с визгом бросилось прочь, разгоняя мирно квохтавших на обочине пестрых курей.

"Танк надо делать. Могут отложить исполнение приговора, потом и заменить пожизненным. А дальше — работать, кинуть идею тюремного КБ, а там, глядишь, и пересмотр. Государство не может быть глухим к положению человека, за которым стоят интересы крупного капитала."

В лицо ему уже дышала вечерняя свежесть; в начале мае земля еще не так нагрета солнечными лучами, еще чувствуется в ней остаток зимних холодов. "Как медленно здесь тянется время", подумал Виктор. "Ни телевизора, ни Интернет. Слушать гармошку, сидеть на завалинке… Впрочем, в парке вроде есть какие-то развлечения, надо будет на выходные сходить."

Ночь он спал на удивление спокойно, хотя идиллической деревенской тишины за окном не наблюдалось. То лаяли собаки, то неподалеку весело, с девичьим привизгом, давили песнюка под двухрядку, причем гармонист явно филармониев не кончал, и, в довершение всего, где-то в соседском доме после десяти доносился истошный детский крик — жестокое обращение в воспитательных целях, похоже, не было здесь чем-то необычным.