Ревизор: возвращение в СССР 32
Шрифт:
— Обязательно, — улыбнулся Ираклий.
Костян Брагин поинтересовался, как там комиссия у наших соседей по усыновлению, уже была?
— Сегодня вроде должна быть, — ответил я.
— Да я знаю, что сегодня, — ответил он. — Думал, может ты в курсе уже, чем дело закончилось? Говорили, Ларчёнок быстро мальчишку забудет, не переживайте, а она всё помнит. И каждый день спрашивает, когда к Мишке в гости поедем? А мы всё тянем в надежде, что скоро не надо будет никуда ехать… А то в детский дом страшно ехать. Женька боится, что она опять в Мишку вцепится
— Как у вас малая? В садик-то пошла? — поинтересовался я.
— Ну нет, не вышло. Она в такой ужас приходит, когда ее пытаешься там оставить, воображает тут же, что это другой детский дом, и хоть ты убейся… Глаза огромные становятся, с блюдце каждое, и орать начинает от ужаса, что мы ее там и оставим, не заберем. Так что Женя с ней на ЗИЛ приезжает после занятий в институте, её там кормят обедом и спать кладут. А потом она её забирает вместе со всеми…
— В смысле… Она что, и в институт на занятия с ребёнком ездит? — не поверил я.
— Договорилась в деканате на первый месяц-два, пока малая к саду привыкнет, — развёл руками Костян. — Вошли в положение. Сидит, рисует карандашами на заднем ряду. Девчонки из группы все время вокруг вьются, помогают… Она дисциплину понимает, никаких проблем не создает.
— И как преподаватели к этому относятся?
— Так все же знают, что она у нас детдомовская. Жалеют, сочувствуют даже, помогают. Оценки Женьке завышают!
— Обалдеть… Вот у нас люди!
Сразу мысль родилась статью об этом написать, но вовремя опомнился. Зачем всей стране знать, что у Брагиных малышка приёмная? Может, она вырастет и будет обижаться на меня за это…
Парни спешили кто куда, кто на стройку, кто в Верховный Совет на работу. А я потащил свой мешок с письмами в группу разбора с чувством, что я, как Санта Клаус к девчонкам иду, с мешком и сладостями. Еще бы не май месяц…
— Девушки! А я с подарками, — в прекрасном настроении открыл я боком дверь кабинета и затащил свой мешок. — Это из газеты. А это из нашего буфета, — достал я из портфеля примятые пирожные, завёрнутые в плотную бумагу.
— Что ж ты их в портфель-то засунул, — услышал я знакомый голос. — Надо было в мешок сверху положить.
Не веря собственным ушам, я повернулся на голос. И не поверил теперь уже собственным глазам. Регина собственной персоной. Держится как ни в чем не бывало. Дежавю, блин!
— Привет, Дед Мороз, — не очень приветливо поднялась она из-за своего стола, ближайшего ко мне, и взяла у меня пирожные из рук.
— Привет, — ответил я и чуть не спросил её, а что она тут, вообще, забыла?!
Вовремя спохватившись, на автомате забрал письма из своей персональной папки, попрощался со всеми и поспешил к Гусеву.
— Анатолий Степанович! — быстрым шагом вошёл я к нему в кабинет. — А что Быстрова в группе разбора делает?
— Это я у тебя хотел спросить, — поднялся он и протянул мне руку.
— Добрый день, — с опозданием поздоровался я.
— У вас там, точно, всё получилось с тем письмом? — пристально
— Сейчас я всё узнаю, — озадаченно произнёс я. — Это надо было мне раньше к вам зайти!
Взглянув на часы, попрощался с ним и поспешил на Старую площадь. На вопрос, что делает Быстрова в моей группе разбора, мне мог ответить только Захаров. Решил не тратить время на передачу информации через Сатчана и Бортко и поехал сразу к нему.
Москва. Пролетарский исполком. Комиссия по усыновлению.
Директор детского дома Титова специально приехала на комиссию, чтобы поддержать супругов Данченко. Ну, и чтобы сразу узнать о результатах заседания…
— Александра Мироновна, а я вам сразу сказал, что отдать ребёнка цыганам — плохая идея! — с видом победителя положил перед ней председатель комиссии Исаков какой-то документ.
Это оказалась справка о судимостях Якова Романовича Данченко. Много лет назад он был судим…
— Но это было сто лет назад, — попробовала возразить Титова.
— Да, Александра Мироновна? И вас даже не заинтересовало, что это за статьи? А я не поленился! Я связался со знакомым из УВД и выяснил, за что он был судим! Более того, я попросил его собрать для меня всю информацию по этому гражданину.
— И что? — обеспокоенно спросила она.
В кабинет к председателю стали подходить другие члены комиссии.
— А то! Что это грабёж! И будь ему на момент совершения преступления восемнадцать лет, он бы получил не условный срок, а полноценный!
— Но не получил же, — попыталась ухватиться за соломинку Титова.
— Я считал и считать буду, Александра Мироновна, что отдавать детей цыганам нельзя, — настойчиво произнёс Исаков.
— А кто там цыгане? — с любопытством спросила одна из членов комиссии. — Я не видела в коридоре никого похожего…
— Артисты театра «Ромэн» Данченко, — с надеждой ответила директор детского дома.
— Да будь они хоть артистами балета! — начиная раздражаться, проговорил председатель комиссии. — Они и так крадут наших детей, ещё не хватало, чтобы мы сами им своих детей добровольно отдавали! Вы забыли, Александра Мироновна, ту историю, когда ребёнок пропал, а потом нашёлся в цыганском таборе через два года? Только у него за это время бабушка умерла от инфаркта и мать в психушку попала.
— Да… Хорошо ещё, мы тогда отца нашли, — поддержала его ещё одна член комиссии, — хоть в детский дом ребёнок не попал!
Эту историю Титова, конечно, хорошо помнила, но понять, какое отношение к ней и к цыганскому табору имеют артисты, так и не смогла. Она вышла из кабинета, предоставив комиссии возможность начать свою работу, хотя, её результат ей и так уже был ясен…
Захарова пришлось ждать в приёмной больше часа. Он был на совещании и вошёл к себе с решительным видом. Увидев меня, удивился, конечно.