Ревность волхвов
Шрифт:
– Ходят слухи, – начал посольский, – что из расположения вашего лагеря бесследно исчез господин… как его… – Он защелкал пальцами, кажется, ожидая, что кто-то из нас ему подскажет, но мы промолчали, и тогда Боков справился со своею памятью сам: —… господин Родион Сыромятский?
Ни я, ни Леся не ответили. У меня по жизни имелось стойкое убеждение: чем меньше откровенничаешь с субчиками, подобными Бокову, тем лучше. Он казался представителем той породы людей, которые каждое сказанное слово могут использовать против вас.
– Вы не в курсе, где он и что с ним стряслось? –
– Понятия не имею, – тряхнула головой Леся.
– Я тоже.
– Знаете, – начал Кирилл, – я хотел бы кое-что рассказать вам… Тем более что вы, кажется, ведете своего рода любительское расследование убийства… Видите ли, я охотно допускаю, что в нем замешан как раз гражданин Сыромятский… И его стремительное бегство эту версию только подтверждает… Вы собрали против него улики? Определили его мотивы? Есть ли у него алиби?
Мы с Лесей переглянулись. Она решительно ответила:
– Алиби у него нет. Но и мотива убивать – тоже. Как и улик против него.
– Улик нет – или вы их пока просто не нашли?
– Не нашли, – твердо молвила Леся. – А может, их вообще не существует. А почему вас так интересует Сыромятский?
– Понимаете ли, друзья мои! – с плохо скрываемым торжеством воскликнул Боков. – Сегодня Интерпол объявил вашего Родиона в международный розыск.
Посольский внимательно осмотрел нас обоих, словно желая проверить, какой эффект произвели его слова. На меня, что скрывать, – сильное.
– Но! – продолжил посольский, воздев указательный палец. – Сыромятского ищут не за убийство Сухарова. Пока не за убийство.
– А за что? – вырвалось у меня.
– Хороший вопрос! Не знаю, имею ли право я отвечать…
– А это что – совершенно секретно? – невинно спросил я. – Может, чтобы узнать, мне стоит просто зайти на сайт Интерпола?
Боков улыбнулся, словно отдавая должное моему вопросу, и молвил:
– Родион Сыромятский имеет тесные и плотные связи с организованной российской преступностью. С той ее частью, что занимается наркотрафиком.
Боков исподволь отсмотрел нашу реакцию, а затем продолжил:
– Он является своего рода эмиссаром и одновременно мозговым трестом одной из преступных группировок, занимающейся поставкой из стран Азии, транзитом через Россию, наркотических веществ в Европу. И есть основания думать, что именно здесь, в Финляндии, он осуществлял встречи со своими заграничными контактами. Возможно, совершенствовал старые или разрабатывал новые каналы переброски наркотиков на Запад…
Я мгновенно вспомнил людей, с которыми видел Родиона. Странный финн в баре в гостинице в Оулу… Носатый Панайот, с которым они прохаживались у нижней станции гондолы… Еще один господинчик в новогоднюю ночь… Наверно, то были действительно контакты…
– Сыромятский прекрасно образован, – продолжал атташе, – у него за плечами МГИМО, не больше, не меньше. Он знает множество языков – то ли шесть, то ли восемь. Великолепные мозги – он настолько сильный логистик, что за него, как
Меня передернуло. Терпеть не могу, когда меня называют (в числе других) «ребятами».
– Нам что, расписку о неразглашении писать? – улыбнулась Леся.
– Нет, я доверяю вашему слову – да и вообще вам доверяю, обоим… – Боков обвел нас открытым взором единомышленника. – Итак, у нас на Родине Сыромятский находится в оперативной разработке соответствующих органов. И за ним велось – причем даже здесь, в Финляндии – негласное наблюдение…
Мы с Лесей непроизвольно обменялись взглядами. Так вот откуда взялось прослушивающее устройство в коттедже! Действительно, оно предназначалось для Родиона. Что ж, чего-то подобного я и ожидал.
Наши косые взгляды не остались незамеченными Боковым, и он оборвал рассказ. Но тут Леся подалась к нему:
– И что же ваша наружка? Что она обнаружила? Убивал Сыромятский Вадима – или нет? И чем он вообще занимался днем второго января?
– Честно скажу, – развел руками дипломат, – никаких конкретных улик, связывающих Сыромятского именно с убийством, нам также обнаружить пока не удалось. А второго января – но это строго между нами! – ему удалось попросту уйти из-под наружного наблюдения, и чем он занимался в тот день, неизвестно. Он ведь хитер, как дьявол, а возможности оперативного наблюдения в иной, суверенной стране, у наших служб, как вы понимаете, сильно ограничены…
– Наружка провалилась. А подслушка? – невинным голоском поинтересовалась Леся.
Боков тяжело взглянул на нее.
– А вы, по-моему, знаете куда больше, чем рассказываете… Поэтому, мне кажется, именно вы можете отыскать улики, изобличающие Сыромятского в убийстве. Буду с вами предельно откровенен: нам бы очень хотелось, чтобы они нашлись.
На Лесином лице мелькнуло удивление – на моем, боюсь, тоже. И Боков эту нашу реакцию, видать, отследил, потому что сказал:
– Вы же взрослые люди, вы понимаете: встречи и беседы Сыромятского, пусть с самыми подозрительными типами, – это одно. Следователям нужно очень и очень потрудиться, чтобы невинную логистику (пусть даже наркотиков!) перевести на язык статей Уголовного кодекса. Тем более в чужой, европейской стране. Вы, Олеся, как будущий юрист, особенно хорошо должны это понимать.
Теперь Боков обращался к одной только Лесе. Я даже почувствовал себя лишним.
– Совсем другое дело – убийство. К убийцам любой суд, даже неспешный финский, вряд ли будет испытывать снисхождение. Поэтому если вы поможете нам – мы впоследствии сможем всячески помочь вам. Я имею в виду и помощь в учебе, и в хорошем трудоустройстве, прописке и даже решении столь сложного вопроса, как квартирный…