Ревность волхвов
Шрифт:
Лицо Леси вспыхнуло какой-то искрой. Огнем некоего (непонятного мне) вдохновения.
– Ах, вот оно как… – протянула сыщица.
– Что такое? – переспросил я.
– Да нет, ничего, – ушла от ответа Леся.
А вскорости полярное сияние, словно обидевшись, что мы перестали обращать на него внимание, не захотело бесцельно расточать краски и свернуло свои занавесы. Только звезды остались равнодушно сиять на небе – и ратраки не менее равнодушно ползали по земле…
Через минуту, прошедшую в молчании – девушка, казалось, о чем-то напряженно размышляла, – она вдруг досадливо воскликнула:
– Нет,
– Что у тебя не сходится? – спросил я участливо, однако детективша ответила вопросом:
– Иван, ты не замерз?
– Нет, а ты?
– Я тоже нет. Пойдем еще прогуляемся? До нижней станции гондолы.
И снова ей не пришлось меня уговаривать. Насчет ночных прогулок я завсегда пожалуйста.
От ближайшего к нашим домикам подъемника (возле которого мы с Лесей находились) к гондоле вела длинная пологая трасса – просека в лесу. Не раз и не два я пролетал по ней на своем борде. Но то бывало днем, когда вокруг полно народу и по дороге скользит, вздымая снежную пыль, веселая пестрая толпа на лыжах и досках. Теперь, ночью, мы были здесь совсем одни, нас сопровождали только ледяные звезды, и лес вздымался темной стеной по обе стороны дороги.
– Я ничего не понимаю! – вдруг воскликнула Леся с ноткой отчаяния в голосе. – Ни-че-го!
– Что ты не понимаешь? – спросил я участливо.
– Кто убил. И почему. Не сходятся концы с концами. Убить мог любой из нас.
– Ну почему любой? – переспросил я весело. Я хотел развлечь ее, обратить наш серьезный разговор, который мне, признаться, уже прискучил, в шутку. – Я, например, не мог убить. Да и ты тоже.
– Почему? – не приняла она шутейного тона. – Почему мы с тобой не могли?
– Давай будем исходить не из того, что мы с тобой хорошие, а из возможностей. А мы оба весь день были на горе, на виду. А когда вернулись в коттеджи, Вадим был уже мертв… А может быть, стоит идти от противного? Понять для начала, кто НЕ МОГ убить, и вычеркнуть их из списка?
Тут вдруг за нашими спинами вспыхнул мощнейший свет. Леся вздрогнула, и мы оба оглянулись. Сзади, по просеке, на нас наползал ратрак. Он, видимо, уже разутюжил гору и теперь направлялся к новому месту работы. На искристый в лучах прожектора снег упали две наши длинные тени. Они укорачивались по мере того, как трактор приближался к нам сзади.
– Не могла убить своего мужа и Настя, – вернулся я к прерванному разговору.
– Правильно, – кивнула Леся. – Почему?
– Да потому, что она все время была с нами на горе, мы ее практически не теряли из вида.
– Икзэктли [21] , – согласилась девушка.
– И Женя убить тоже не могла.
Снова прозвучал вопрос «почему?». Видимо, начинающая сыщица проверяла себя, а мои ответы помогали ей в размышлениях.
Я пожал плечами:
– Потому что у нее серьезно повреждена нога. Она по дому-то передвигается с трудом, а тут пришлось бы до нашего коттеджа ковылять метров пятьсот, а потом еще и возвращаться, пока Петя не проснулся.
21
Совершенно верно (англ.).
– Согласна, –
Я мысленно пробежался по всем нашим, и получалось… Получалось, что все остальные, кроме Жени и Насти, убить как раз могли.
Ратрак поравнялся с нами. Мы отступили на обочину. Вездеход прошумел мимо. Ратраком правил молодой, но донельзя серьезный финн. Мы помахали ему руками – в ответ он важно, не теряя собственного достоинства, кивнул и пополз дальше. За бульдозером тянулся идеально ровный, слегка волнистый снег. Даже жалко было его топтать, и дальше мы пошли гуськом по обочине.
Я признал:
– На все сто процентов мы не можем больше исключить никого.
– В том-то и дело! – воскликнула Леся.
Ратрак шумел мотором где-то уже далеко впереди, и нас опять со всех сторон обступала полярная ночь.
– Вот скажи мне, – вдруг неожиданно перескочила девушка на другую тему, – только честно… Я просто не могу проникнуть в тайны вашей загадочной, как пять копеек, мужской, блин, психологии… Допустим, ты лежишь, болеешь, совсем один в коттедже. И к тебе вдруг приходит женщина. И начинает ворковать: ля-ля-ля, три рубля, я тебя люблю, я тебя хочу, я отдам тебе самое дорогое, что у меня есть. И срывает с себя одежды… Как ты поступишь?
– А женщина красивая?
– А есть разница? – обернулась и уставилась на меня Леся.
– Конечно, есть.
– Значит, красивой ты бы сказал: прыгай, дорогая, ко мне в койку?
– Ну, наверно.
– Ага. Впрочем, в тебе я и не сомневалась… Значит, для мужчины не имеет значения, любит он ее или нет?
– Не имеет.
– А играет роль, было ли у него с нею что-то раньше?
– Абсолютно нет. На новенького даже лучше.
– Хм, вот как? Но это лишь твое мнение, а ты у нас известный… – Она оборвала свою мысль, но я понял, что она хотела назвать меня бабником, и мне была, в общем-то, лестна подобная репутация.
Однако я возразил:
– Знаешь, Леся, мужики, по-моему, по сути своей все одинаковые.
– То есть Вадим тоже сказал бы «да» любой?
– Ну, если она не окончательная уродка или старуха… И знаешь, почему мы обычно говорим «да»? Потому что женщинам нельзя отказывать. Они в таком случае после смерти в гарпий превращаются. Или в фурий, точно не помню.
– Вот ты как все повернул! – усмехнулась она. – Женщины, значит, во всем виноваты.
– Конечно, – убежденно сказал я. – Вы – сосуд диавольский, соблазняющий…
– Да уж тебе, конечно, лучше знать насчет сосудов соблазняющих… – саркастически протянула Леся.
Она развернулась и пошла дальше, не разбирая дороги, оставляя следы на ровном снегу. Я догнал ее и пошел рядом. И в самом деле, что жалеть только что разглаженное белое полотно, – все равно завтра лыжники его разъездят.
– Ну, – повернулась она ко мне, – а на такую, как Валентина, Вадим бы клюнул?
Я минуту подумал и кивнул.
– Пожалуй, да. Она хоть и не королева красоты, да и постарше его будет, но вполне даже ничего… Но главное тут не сама Валентина…