Революция и семья Романовых
Шрифт:
В дни Московского Государственного совещания Корнилов, принимая в своем поезде многих контрреволюционных «общественных деятелей», принял и Пуришкевича. Сведения об этом попали в печать, и корниловскому окружению пришлось разъяснять, что встреча эта была якобы чисто официальной и продолжалась несколько минут [387] .
Глухим отголоском конспиративной деятельности монархистов стало нашумевшее в свое время «дело Хитрово», многое в котором, к сожалению, так и осталось неясным. Маргарита Хитрово – молодая фрейлина бывшей императрицы, близкая подруга старшей дочери Николая II, Ольги, – в середине августа выехала из Петрограда в Тобольск. Подобно упоминавшейся выше княгине Кантакузен, которая тайно доставляла письма Романовым от великих князей, находившихся в Крыму, она также везла с собой довольно обширную почту для царской семьи. В литературе нет указаний на какую-либо связь М. Хитрово с организацией Маркова-2-го или группой А. Вырубовой. Более того, впоследствии эмигранты-монархисты утверждали, что Хитрово «уехала самостоятельно, не по поручению каких-либо организаций» [388] . Тем не менее, трудно допустить, что, по крайней мере, Вырубова ничего не знала об ее поездке.
387
Головин Н.
388
Мельник-Боткина Т. Воспоминания о царской семье и ее жизни до и после революции. Белград, 1921. С. 39.
Согласно официальной газетной версии, М. Хитрово была арестована по неопытности. Уже с дороги она писала своей матери Л. В. Хитрово письма, в которых сообщала о том, что население в Сибири якобы сочувствует бывшему императору, что организация помощи ему идет успешно и т. п. Не больше конспиративности проявила будто бы и старшая Хитрово. Своему хорошему знакомому – члену нижегородского суда – она «по секрету» рассказала о некоей казачьей организации, готовящей освобождение царской семьи, причем сообщила, что ее дочь М. Хитрово уехала в Тобольск с соответствующей корреспонденцией для Николая II. Все эти сведения очень скоро стали достоянием прокурора московской судебной палаты А. Ф. Стааля, находившегося в тесных отношениях с самим Керенским. Сама М. Хитрово позднее дала несколько иную версию своего ареста, чем та, которая содержалась в газетах. Она утверждала, что после обнаружения подпольной монархической организации, распространявшей воззвания о сборе средств в пользу Романовых, были произведены обыски и аресты в Петрограде и Москве. «Обыск в родственном мне доме, – писала Хитрово, – обнаружил мою поездку, и, поставивши ее в связь с заговором, послали телеграмму о моем аресте» [389] . В это время в Москве закончилось Государственное совещание, на котором правые элементы открыто предъявляли требования установления контрреволюционной диктатуры. В связи с этим «дело Хитрово» было явно на руку Керенскому. «Меня, – писал он позднее, – заподозревали в заигрывании с реакцией» [390] . Поэтому разоблачение действительного, а может быть, и сознательно раздуваемого заговора должно было «снять» эти подозрения и продемонстрировать «действенную борьбу» Керенского и Временного правительства не только с левой, но и с правой опасностью.
389
Эрдели (Хитрово) М. Разъяснение о моей поездке в Тобольск// Двуглавый орел. 1922. Вып. 30. С. 10.
390
Керенский А. Ф. Дело Корнилова. М., 1918. С. 74.
20 августа Временное правительство за подписью Керенского и министра внутренних дел Н. Авксентьева постановило «заключить под стражу» брата Николая великого князя Михаила Александровича, его жену графиню Н. Брасову, великого князя Павла Александровича, его жену княгиню О. Палей и их сына Владимира Палей [391] . На основании этого постановления управляющий военным министерством Савинков отдал соответствующие распоряжения командующему Петроградским военным округом. В каждом из них указывалось, что лица, подлежащие аресту, представляют угрозу «обороне государства, внутренней безопасности и завоеванной революцией свободе» [392] . Другим постановлением правительства от того же 20 августа и с той же формулировкой обвинения за границу высылались генерал В. Гурко, распутинцы А. Вырубова, П. Бадмаев, И. Манасевич-Мануйлов, редактор черносотенной газеты «Земщина» С. Глинка-Янчевский, штаб-ротмистр Г. Эльвенгрен и некий В. Диц [393] .
391
ЦГВИА. Ф. 366. Оп. 2. Д. 15. Л. 64; Известия. 1917. 24, 25, 27 авг.
392
ЦГВИА. Ф. 366. Оп. 2. Д. 15. Л. 45–49.
393
Там же. Л. 61.
Впрочем, заключенных под стражу вскоре выпустили; драматичнее оказалась судьба высланных. Эта история стоит того, чтобы, забегая вперед, о ней немного рассказать. Известие о высылке лиц, тесно связанных со «старым режимом», вызвало острое недовольство среди рабочих, солдат и матросов Финляндии. Почти на всех узловых станциях собирались толпы людей, поезд задерживали, возникали эксцессы. О масштабах стихийного протеста говорит тот факт, что 26 августа вопрос о «высылке за границу Вырубовой, Гурко и др.» обсуждался на экстренном заседании Областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии.
Вопреки юзограмме ВЦИК, требовавшего исполнить постановление Временного правительства, Областной комитет 9 голосами против 2 высказался за задержание всех высылаемых. Показательна мотивировка принятой резолюции. В ней отмечалось, что «в настоящий момент при наличии обострившейся хозяйственной и финансовой разрухи и тяжелого положения на фронте всякое контрреволюционное движение, направленное к восстановлению монархического строя, способствует гибели революции и России» и для пресечения такого рода движений необходимы все меры, «вплоть до применения смертной казни» [394] . Резолюция Областного комитета – яркий пример того, что угроза монархической контрреволюции летом 1917 г. представлялась вполне реальной…
394
ЦГАОР СССР. Ф. 6978. Оп. 1. Д. 460. Л. 34–34 об.
Вся группа уезжавших была задержана в Свеаборге (позднее некоторые из них, в том числе Вырубова, вынуждены были вернуться). Лояльная Временному правительству пресса подняла страшный шум по поводу «произвола Гельсингфорсского Совета». Но уже упоминавшийся комиссар Временного правительства С. Г. Сватиков, уведомлявший в своем докладе о зарубежной монархической контрреволюции, признал, что «юридически возмутительный акт Гельсингфорсского Совета с. и р. д. (задержка высланных в Свеаборге. – Г.И.) был продиктован правильным политическим пониманием вредности высылки за границу представителей черной сотни» [395] .
395
Доклад
Но вернемся к «делу Хитрово». 22 августа газеты («Известия» и др.) объявили «о раскрытии контрреволюционного заговора против республиканской власти в России» и об арестах в связи с этим в Москве, Петрограде, на юге России, а также в Сибири, точнее, в Тобольске, где была арестована М. Хитрово. Выяснилось, что по приезде в Тобольск она виделась с врачом царской семьи Е. С. Боткиным и фрейлиной Александры Федоровны графиней А. Гендриковой, которой она и передала около 15 писем для Романовых. Письма эти были у Гендриковой изъяты, однако произвести обыск в губернаторском доме полковник Кобылинский не разрешил. В то же время он подтвердил, что нелегальная передача писем в губернаторский дом не исключена. Попутно выяснилось, что комиссар Временного правительства Макаров, сопровождавший Романовых в Тобольск, вообще передавал им письма без предварительной цензуры [396] . Под охраной М. Хитрово была отправлена в Москву и заключена под стражу в здании судебных установлений в Кремле [397] . Затем была арестована и мать Хитрово, на допросе указавшая на некоего офицера, который проживал в г. Режица и был, по ее словам, чуть ли не душой заговора. Офицер этот был арестован; им оказался прапорщик Б. Скакун, член «Союза казачьих войск». Во всяком случае, у него была обнаружена печать этого «союза» и списки лиц, являвшихся, как считали, жертвователями «в пользу тайного общества, поставившего своей целью возврат к павшему строю» [398] . Как следует из сохранившегося в архиве канцелярии председателя Временного правительства письма матери Б. Скакуна на имя А. Ф. Керенского, этот прапорщик был связан с Хитрово финансовыми отношениями. «Дело моего сына в связи с делом Хитрово, – писала мать Скакуна, – но разница та, что у него ничего нет политического, а обвиняют его в вымогательстве денег у Хитрово. Но рассудите сами, г-н министр, как сын мог насильно взять у нее деньги? Она дала добровольно не только деньги, но и письмо своему родственнику. Дала она сыну 1000 рублей» [399] .
396
ЦГАОР СССР. Ф. 3 (канцелярии министра-председателя). Оп. 1. Д. 259. Л. 3.
397
Орем С. И. Заговор. Белград, 1931. С. 18.
398
Известия. 1917. 8 сент.
399
ЦГАОР СССР. Ф. 3. Оп. 1. Д. 361. Л. 205.
23 августа «Известия» поместили заметку о беседе с прокурором Стаалем. «На наш вопрос, – говорится в ней, – основательны ли слухи, по которым целью заговора было простое желание освободить бывшего императора в Тобольске, А. Ф. Стааль заявил: «Это абсолютно неверно. Цель заговора – чисто политическая. Заговор возник до отъезда бывшего государя в Тобольск и имел целью ниспровержение существующего и восстановление старого строя»». Пока шло следствие (его вел помощник Стааля, следователь по особо важным делам П. А. Александров), в печать стали проникать сенсационные сведения о том, что нити заговора будто бы тянутся в разные города, что в него вовлечены некоторые из великих князей, приближенных Николая II и др.
Впоследствии, говоря о «деле Хитрово» в Чрезвычайной следственной комиссии, Керенский ни много ни мало утверждал, что оно было сфабриковано чуть ли не самими корниловцами для того, чтобы направить Временное правительство… на ложный путь! Фактически же монархический заговор, на след которого, возможно, напали розыскные органы Временного правительства, скорее отвлекал внимание от самой корниловщины, до какого-то момента поддерживаемой Керенским. На это прямо указывала большевистская «Правда» (в это время она выходила под названием «Рабочий»). Кадетская «Речь», писала она, напрасно смеется над тем, что Временное правительство якобы ищет контрреволюцию «под диваном у какой-то фрейлины». Монархические силы, безусловно, существуют и активизируются, но не они в данный момент являются ударным кулаком контрреволюции. «Контрреволюция милюковская – вот подлинный враг, вот главный враг». Конечно, если эта милюковская, буржуазная контрреволюция сокрушит революционные массы, она, всего вероятнее, возведет на престол кого-либо из Романовых. Но для того чтобы не допустить такую возможность, необходимо вести действительную, последовательную, а не маскарадную борьбу с буржуазно-помещичье-генеральской контрреволюцией. «Когда рабочие, солдаты и крестьяне справятся с ней, – писал «Рабочий», – России не будет страшна «контрреволюция Маргариты»» [400] . «Арестовать пару безмозглых кукол из семейки Романовых, – писал московский «Социал-демократ», – и оставлять на свободе их главную опору в армии – военную клику из командных верхов во главе с Корниловым – это значит обманывать народ…» [401]
400
Рабочий. Петроград, 1917. 30 авг.
401
Социал-демократ. Москва, 1917. 24 авг.
Определенный свет на это дело проливают воспоминания самой Хитрово об ее поездке в Тобольск, опубликованные в 1922 г. Они носят противоречивый характер. С одной стороны, она утверждает, что поехала в Тобольск «не по поручению какой-либо организации, а по собственной инициативе и исключительно из желания быть ближе к арестованной царской семье». С другой же – пишет, что во время допроса в Кремле поняла, что «власти напали на следы действительно существовавшей организации, имевшей целью освобождение царской семьи и возникшей еще во время пребывания царской семьи в Александровском дворце». И далее М. Хитрово свидетельствует: «Я знала и раньше об этой организации, но вследствие моих отношений с дворцом, а впоследствии намерения поехать в Тобольск я, боясь навлечь подозрение на царскую семью, не принимала в ней активного участия, полагая, что, находясь вблизи царской семьи, я всегда смогу ориентироваться, сообщать нужные сведения и вообще в решительную минуту оказать действенную помощь» [402] .
402
Эрдели (Хитрово) М. Указ. соч. С. 6, 10.