Революция отвергает своих детей
Шрифт:
Но, видимо, и этих обвинений было недостаточно. Обвиняемым приписывалась еще подготовка заговора с целью подрыва советской оборонной промышленности и организации столкновений военных транспортов на железных дорогах.
Долголетний советский нарком сельского хозяйства Чернов занимался будто бы вредительством в области коневодства, что вызвало падеж 25 000 лошадей. Он, кроме того, давал распоряжения о прививке свиньям рожи и чумы, задерживал поставку яиц в Москву и рекомендовал бросать стекло и гвозди в запасы масла.
Старым большевикам и соратникам Ленина бросалось обвинение
Соответственно этим «обвинениям» советская печать позорила подсудимых сильнее, чем когда-либо. Вышинский называл подсудимых не только, как обычно, «бандой шпионов и преступников», а еще и «проклятыми гадами» и «зловонными кучами человеческого дерьма». Главного обвиняемого — Бухарина, которого Ленин однажды назвал «любимцем партии», Вышинский обзывал «проклятой помесью лисы и свиньи». В своей заключительной речи Вышинский требовал, чтобы подсудимые были расстреляны как «бешеные собаки».
Последовали обычные массовые собрания, на которых требовалось «выразить свое мнение» по поводу процесса.
С каждым днем росло число резолюций, в которых требовалась немедленная смертная казнь. В газетах печатались фотографии собраний, на которых было видно, что в знак согласия все подымают руки.
15 марта 1938 года был объявлен приговор: бывшие руководители партии и государства — Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский, Розенгольц, Чернов, Гринько, а также два врача — Левин и Казаков и несколько других подсудимых осуждены на расстрел, а бывший глава украинского правительства Раковский и профессор Плетнев — на 20 лет тюремного заключения.
На следующий день два часа обычных занятий в нашей школе были отменены. Мы должны были «прорабатывать» процесс и приговор. Наша учительница сделала введение в дискуссию, в котором она, конечно, твердо придерживалась сообщений о процессе и появившейся в связи с ним передовой «Правды». В заключение она предложила нам — как это всюду делалось в эти дни — «выразить свое мнение». Результат, разумеется, известен заранее. Один за другим несколько учеников выразили свое отвращение к преступникам и изменникам, с точным соблюдением официальной терминологии. Затем они выразили благодарность органам безопасности и Верховному Суду за то, что они освободили советский народ от этой накипи.
— Кто-нибудь хочет высказаться? — спросила учительница.
— Да, — раздался из задних рядов голос одного из учеников. — Я хотел бы добавить, что я не совсем согласен с приговором.
На мгновение класс застыл от ужаса. Все обернулись,
Что он — сумасшедший? — думали многие из нас.
Особенно заволновалась, разумеется, учительница. Ведь она была ответственна за всё, что происходило в этот час. Она уже хотела, было, помешать ученику говорить дальше, но неожиданно передумала. Возможно, что она вдруг поняла, что ее могут заподозрить в «замазывании» дела и в связи с этим обвинить в «оказании объективной помощи врагу народа».
Ученик продолжал.
— Я внимательно, от начала до конца, следил за процессом, и нахожу правильным, что эти враги народа, вредители и шпионы приговорены к расстрелу, но, честно говоря, мне совершенно непонятно — почему трое обвиняемых не присуждены к смертной казни, а получили всего по 15—20 лет тюрьмы. Надо было бы расстрелять также Плетнева, Раковского и Бессонова.
Говоривший был вполне интеллигентным учеником и принадлежал к лучшим в классе. Он говорил с чувствюм внутренней убежденности — он верил процессам!
Учительница облегченно вздохнула. Правда, то, что он высказал — было отклонением, но отклонением сравнительно безопасным. Она еще раз подвела итог дискуссии и сделала замечание слишком ревностному ученику:
— Товарищ Вышинский четко указал, что не все преступники несут одинаковую ответственность, и наказание должно определяться индивидуально. Кроме того, нам не к лицу критиковать решение Верховного Суда СССР, который вынес приговор после зрелого размышления. И можно твердо сказать: то обстоятельство, что между главными виновниками и менее виновными сделано различие, служит новым примером справедливости нашего советского правосудия.
С окончанием процесса «право–троцкистского блока» — самого большого и последнего из трех процессов в годы чистки с 1936 по 1938 год, — аресты, однако, не прекратились. Осенью 1938 года на протяжении нескольких недель прокатилась особенно широкая волна арестов. Но в конце 1938 года в «Правде» появилось коротенькое сообщение, что Ежов освобожден от обязанностей наркома внутренних дел и на его место назначен Берия.
Страшная кампания уничтожения закончилась. Почти не было ни одного учреждения, в котором по одному или по несколько раз не арестовывали бы всех руководителей. Миллионы людей, в том числе сотни тысяч специалистов, получивших образование благодаря своему трудолюбию, находились теперь в лагерях Сибири, Казахстана или Дальнего Востока.
В особенности велико было число жертв среди старых большевиков и бойцов гражданской войны. Почти все прежние соратники Ленина были арестованы.
Из 7 членов ленинского Политбюро Томский еще в начале чистки (в конце 1936 года) покончил самоубийством в тюрьме НКВД. Зиновьев, Каменев и Рыков были расстреляны во время чисток. Троцкий вскоре (летом 1940 года) был убит в Мексике агентом НКВД.
Бухарин и Пятаков, которых Ленин в своем завещании, написанном 25 декабря 1922 года, называл, «наиболее способными головами среди молодого поколения», были расстреляны НКВД.