Революция отвергает своих детей
Шрифт:
Все рассмеялись.
— Немного нахально, но все-таки хорошо, — сказал Вильгельм Пик. И даже Ульбрихт улыбнулся.
Примерно через час мы простились. Вильгельм Пик пожал каждому из нас руку.
— До скорого свидания в Германии!
Ульбрихт еще раз напомнил нам, чтобы мы были точно в 6 часов утра у бокового входа в «Люкс».
В некотором смятении я вошел в свою комнату. События последних дней волновали и будоражили нервы. Долго не мог я заснуть. Это был мой последний вечер в Советском Союзе.
ГЛАВА VII
С УЛЬБРИХТОМ В БЕРЛИН
30 апреля 1945 года, в 6 часов утра, в одном из переулков от улицы Горького, перед боковым входом
Мы молча влезли в автобус. Если не считать небольшого приема по случаю нашего отъезда у Вильгельма Пика, никаких торжеств не было, так как вряд ли кто-либо знал о нашем отъезде. Мы, конечно, тоже никому ничего не говорили: привычка, которая стала частью нашей натуры. Посмотрев на нас, наверное, никто из посторонних не подумал бы, что он видит немецких эмигрантов, которые после десятилетнего отсутствия возвращаются на свою родину.
Улицы были еще пустынны, когда мы ехали по улице Горького, через Пушкинскую площадь, по направлению к аэродрому. День был весенним, весь город был уже украшен к первомайским торжествам лозунгами и цветами. Несмотря на всю радость возвращения на родину, мне было немного грустно покидать Москву. С этим городом меня связывали дорогие воспоминания. Я вспомнил школу, детдом, университет, моих иностранных и русских друзей, мою подругу юности Эрику и еще одну русскую студентку, которая мне очень нравилась, чудесные прогулки по бульвару и по улице Горького, по кремлевскому парку и по берегу Москвы–реки. Однако теперь не стоило об этом вспоминать.
В автобусе завязался разговор. Кто-то из нашей группы сказал:
— У меня с собой есть вчерашний номер «Правды» с подробными данными о развитии советского хозяйства. Это нам очень пригодится для нашей пропагандной работы в Германии.
Ульбрихт при этом одобрительно закивал головой. Я же подумал: у немцев сейчас, наверное, совсем другие заботы. Через четверть часа наш автобус остановился перед зданием московского аэропорта. Как обычно, мы должны были задержаться перед воротами.
— Пропуск! — прозвучал резкий голос часового. Ульбрихт показал ему документ.
— В порядке, — ответил часовой, пропуская.
Нас вежливо проводили к транспортному самолету, стоявшему немного в стороне. Это был американский «Дуглас», и мы разместились в нем поудобнее. Через несколько минут самолет пошел на старт.
Никто, кроме Ульбрихта, не знал, где будет посадка. Мы знали лишь, что летим в Германию и снизимся на той части германской территории, которая находится под контролем маршала Жукова. Также и все детали нашей предстоящей работы были нам не ясны. Ясно было одно: мы будем вести политическую работу, направленную против фашизма и его наследия и преследовать цель построения новой демократической Германии.
С большинством из участников «группы Ульбрихта» я познакомился только за последние дни.
Я не знаю кем и по какому принципу были набраны эти десять партработников, которым в первую очередь разрешили вернуться в Германию. Но, когда я сегодня вспоминаю эту группу, мне кажется, что ее состав был довольно показательным. Она полностью состояла из людей типа партработников сталинских времен.
Вальтеру Ульбрихту, руководителю нашей группы, был тогда 51 год. Он родился в Лейпциге, по профессии был столяром. Сегодня он утверждает, что он в 19 лет, то есть в 1912 году, вступил в социал–демократическую партию и, начиная с 1916 года, участвовал в деятельности союз «Спартак» в Саксонии. С 1928 по 1933 год Ульбрихт был депутатом КПГ в рейхстаге, а начиная с 1919 года —
Главные качества Ульбрихта: организационный талант, феноменальная способность запоминать фамилии, способность предчувствовать любое изменение политического курса и необычайная трудоспособность. Даже после самого утомительного рабочего дня он никогда не казался уставшим. Так как он был далек от теоретических размышлений и каких-либо эмоций — я редко видел его смеющимся и никогда не замечал у него каких бы то ни было проявлений чувства — он, насколько мне известно, всегда успешно проводил в жизнь директивы, получаемые от работников советского аппарата, проявляя при этом хитрость и беспринципность.
После 1945 года образцовый аппаратчик Ульбрихт, умевший передавать партработникам директивы, но совершенно не способный возбуждать в массах энтузиазм по отношению к каким-либо коренным изменениям, вначале всегда стоял на втором плане, за Пиком и Гротеволем. Однако когда начали отходить на второй план такие социальные реформы, как земельное устройство, национализация промышленности, школьная реформа, для проведения которых была необходима хотя бы пассивная поддержка широких кругов населения, и когда партаппарат приобрел значение всеохватывающего орудия власти, положение Ульбрихта стало заметно укрепляться.
Благодаря своей педантичности партработник Рихард Гиптнер, уроженец Гамбурга, стал для него ценным сотрудником. Недостаток энергии с самого начала определил его дальнейшую карьеру как партийного чиновника, а не ответственного партработника. Гиптнер лишен всякого чувства юмора. Его выдающимися качествами являются педантичность в работе и аккуратность в одежде. Кажется, что он неспособен ни на какие эмоции. Я никогда не видел его ни восторженным, ни возмущенным. Таким образом ему было легко принимать и передавать дальше решения, связанные с очередными изменениями партийного курса, так как для него это было таким же простым делом, как добросовестное подшивание соответствующих канцелярских бумаг.
Он мало рассказывал о себе, но нам было известно, он в течение многих лет участвовал в руководстве Коммунистического Интернационала Молодежи, что он в Москве долгое время работал в аппарате Коминтерна, а потом в институте №205. В 1946 году Рихард Гиптнер стал секретарем Центрального секретариата СЕПГ, после этого он получил довольно высокое назначение в народной полиции, а в настоящее время, он руководит главным отделом «Капиталистическое окружение» в министерстве иностранных дел ГДР.
Отто Винцер, который в Москве был известен под кличкой Лоренц, в некотором отношении похож на Рихарда Гиптнера. Отличается он от него своим более развитым интеллектом, благодаря которому он не только передает директивы дальше, но и защищает их резко и агрессивно, проводит их в жизнь, ни на кого не обращая внимания, и иногда их идеологически обосновывает, хотя и не очень глубоко. Больше, чем все другие участники группы Ульбрихта, Винцер олицетворял тип холодного, безжалостного сталинского партработника, беспрекословно проводящего в жизнь любые директивы, который, благодаря своей долголетней деятельности в партаппарате, потерял всякую связь с настоящим рабочим движением и идеалами социализма и братства народов.