Революция розг
Шрифт:
Глава 3
Старый гобелен
Это был самый обычный день, ничем не отличающийся от бесконечной череды дней прошедших и дней грядущих. Утро как всегда не сложилось: тяжелое пробуждение, недосмотренные сны, подгоревшая яичница, которую пришлось выкинуть вместе с тарелкой, и безуспешные попытки писать мемуары, завершившиеся комканием бумаги и швырянием ее в угол.
А ближе к полудню случилось совсем неприятное: стоило Липе расположиться в кресле с книгой в руках, как висевший на стене гобелен с пастушкой у ручья издал странный скрипящий
Перепуганный Липа, ругаясь и чихая от пыли, выскочил из-под гобелена, в порыве гнева пнул ни в чем не повинную пастушку и даже собрался выкинуть ее совсем, как нечто странное привлекло его внимание: пастушка-то оказалась с бородой!
– Не понял… – пробормотал Липа, изучаю столь странную метаморфозу. – Откуда у пастушки борода?
Однако все оказалось куда проще: пастушка по-прежнему любовалась собой в воде лесного ручья, и ее розовые щечки оставались такими же розовыми, а вот на обратной стороне гобелена, которую, собственно, и рассматривал Липа, оказался бородатый мужик.
Мужик сидел в кресле с высокой спинкой и мрачно смотрел в большую книгу с непонятными геометрическими фигурами на обложке, причём вместо лампы на столе стоял череп со светящимися глазницами!
– Колдун какой-то, – довольно равнодушно заметил Липа, рассматривая потертое изображение. – Или алхимик…
Но чем дольше он смотрел, тем яснее становилось, что нечто подобное он видел раньше, – может вместе, может частями, но видел. Это был похоже на долгое и мучительное узнавание старого знакомого, когда правильный ответ нахально вертится буквально перед носом, но в руки категорически не дается. Липа походил вокруг, посмотрел с разных сторон – изображение показалось еще более знакомым, но в чем там таилась изюминка, все равно не прояснилось.
– Ладно, – Липа махнул рукой и вышел из кабинета, – потом вспомню…
Совершив привычный моцион и наскучив пустопорожним хождением по знакомым улицам, Липа посмотрел на часы и решил, что, пожалуй, можно и пообедать. Тем более что он как раз подошел к довольно симпатичному ресторану с хорошей кухней, где довольно часто бывал. По традиции, прежде чем зайти, Липа попытался прочитать длинное название, но как всегда не преуспел:
«И зачем только они латиницу приняли? – опять же по традиции подумал Липа, – Кириллица славянским языкам куда больше подходит… Во всяком случае по пять букв на один звук подбирать не приходится!»
Помимо сложного названия, ресторан был славен замечательным видом: столы стояли прямо на открытой террасе выступающей из крепостной стены Пражского Града (представляете себе ресторан в Кремлевской стене?), так что весь старый город смотрелся дорогой разноцветной игрушкой, а серая полоска реки напоминала оброненную рассеянной красавицей шелковую ленту. Впрочем, вид Липу не волновал совершенно, поэтому он неизменно садился спиной к балюстраде, чем немало удивлял и посетителей и обслуживающий персонал.
За обедом как-то незаметно вспомнилась неожиданная находка, мысль побежала странной извилистой дорожкой, уходя
– Фи, – сокрушенно покачал головой пан Зденек, который как всегда в это время пил свое пиво в тихом уголке террасы, – разве можно так выскакивать из приличного ресторана?
– А с виду вполне солидный господин… – поддержал его пан Йосеф, который как всегда в это время тоже пил свое пиво за соседним столом и придерживался тех же строгих правил.
Но Липе в этот момент было наплевать на хорошие манеры. Его терзала одна очень странная мысль относительно найденного гобелена, не мысль даже – ощущение, и он спешил все проверить, пока оно вибрировало в голове. В дверях кабинета Липе вдруг стало страшно, – а если его догадка верна? Если все обстоит именно так? Но он взял себя в руки и, включив свет, подошёл к гобелену…
– Да! Я не ошибся: это мое лицо, – голос Липы немного дрожал, – только с бородой. Не просто кто-то похожий, а именно я!
Липа схватил зеркало, приставил к подбородку какую-то подвернувшуюся под руку тряпку и стал сравнивать два лица. Первое потрясение прошло, и теперь он действовал методично и четко. Впрочем, ничего нового найти не удалось, – первое впечатление оказалось абсолютно верным.
– Кто мог изобразить меня на старинном гобелене? – спросил Липа свое отражение в зеркале. – Как и когда он попал сюда? Зачем это было сделано?
В голове вдруг замаячил бред коварного заговора против него, Липовского, страх стал накатываться холодной липкой волной. И, кажется, ступени заскрипели под тяжелыми шагами врагов, и за занавеской нарисовалась зыбкая тень мстителя, и холодный пот побежал по спине…
– Стоп! – почти закричал Липа. – Все это чушь! Мы просто очень похожи. Может даже родственники. Разве разберешь теперь с кем согрешила когда-то моя двоюродная пра-пра-пра-бабушка?
Он осторожно потрогал старую потертую ткань, всмотрелся в детали, пытаясь убедить самого себя, что изображение было сделано очень давно и никак с ним нынешним не связано. И побледнел второй раз за вечер, поняв, что в качестве фона на старом гобелене представлен его собственный кабинет!
– Вот одно окно, вот второе – переплет передан абсолютно точно, вот сводчатый потолок, вот выложенный кирпичом узор…
Липа нашел ракурс, с которого смотрел неизвестный художник, и окончательно убедился в абсолютном сходстве:
– Не считая черепа и книги, все совпадает, – Липа всмотрелся в картинку. – Да, и еще этот черный квадрат в правом углу комнаты. Очень странно…
Но это был не просто черный квадрат и тщательно прорисованная ниша в стене, такая глубокая, что задняя стенка терялась в темноте. А на стене кабинета в этом самом месте оказалась квадратная плита с вырезанным рисунком. Липа не раз цеплялся за него взглядом, но никогда не понимал его смысла. Не понял он его и сейчас, но за плитой, которой раскололась после пары добрых ударов канделябром, действительно оказалась ниша.