Рейд в опасную зону. Том 2
Шрифт:
Он замирает у дверного косяка и оглядывает нас. В руках у него кожаная папка.
— Я дал ему эти документы, — спокойно говорит он.
Бессонов с Власовым, который стоит у окна, переглядываются.
— Опять разнос устроили? — бурчит Яровой, качая головой.
— Ну, началось! — хмыкает Власов. — Сейчас нас всех разгонят по углам.
Яровой молча достаёт из папки лист бумаги и кладёт его на стол начальника штаба. Бессмертный сжимает губы.
— Что это? — спрашивает он, не трогая
— Приказ сверху, — бросает Яровой коротко.
Я решаю, что молчание в данной ситуации — лучшая тактика. Власов, напротив, начинает ёрничать.
— Это что, новое направление на расстрелы?
— Власов, ты будешь продолжать? — Яровой смотрит на него так, будто размышляет, удавить его сейчас или позже.
— Ладно, ладно, — бормочет тот.
— Что за приказ? — наконец выдаёт Бессмертный, отрывая взгляд от бумаги.
— Прилетает генерал — майор Евгений Сергеевич Жигалов, — проговаривает Яровой чётко, почти по слогам. — Борт уже приземлился в Кабуле. Скоро будет здесь.
Секунда молчания.
Гул расхлябанного урчания вентилятора кажется громче, чем все вертолёты базы.
— Что? — Власов, кажется, впервые за годы службы теряет дар речи. — Генерал — майор Жигалов сюда? Зачем?
— Прилетает он по нескольким поводам. Один из них — Беркут. Меньше жаловаться надо!
– тычет пальцем в потолок. — А генерал шуток не понимает, всем нам даст прикурить. Мало не покажется.
Бессмертный медленно садится обратно на стул, будто у него ноги подкосились. Его лицо застывает в выражении крайнего недоумения.
— Нет, но какому поводу? Мы бы и сами тут справились, — хмыкает.
Яровой смотрит прямо на меня.
— Жалоба Коршунова только одна из сторон медали. Второй вопрос — документы, которые ты привёз. В Союзе не все их считают достоверными.
— Генерал прилетает для разбирательств? — голос Бессмертного звучит так, будто его ударили под дых.
— Не только. — В глазах Ярового блеснула искорка, как если бы он знал что-то, о чём намеренно умолчал. — Но советую готовиться к тому, что день будет насыщенным.
Он идет к двери. Потом поворачивает голову и бросает через плечо.
— Евгений Сергеевич Жигалов — это не просто генерал. Он из тех, кто даже тени от своих слов не оставляет. Если он берётся за дело, кто-то точно окажется крайним.
Эти слова проникают, как ледяная вода за шиворот.
— Ну что ж, — Бессмертный вздыхает и хлопает по столу. — Давайте готовиться встречать гостя.
Власов только качает головой.
— Беркут, похоже, весь этот переполох вокруг тебя.
Я бы сказал, что это глупость, но что-то в глазах Ярового говорило об обратном.
Игнат Иванович уходит.
Дверь хлопает.
Я смотрю на Власова. На его лице
— Да это ж катастрофа! — бормочет он.
Бессмертный качает головой.
— Такое у нас на базе впервые. Беркут, ты хоть понимаешь, что мы влипли из-за тебя?
Киваю, хотя не уверен.
— Беркут, не удивительно, что после твоих мутных трюков с документами, генерал лично из Союза к нам летит. А это, между прочим, — пауза, — серьёзно. Сейчас каждый, кто под руку ему подвернётся, может под раздачу попасть!
За свою шкуру боится.
— Ну, давайте еще в приезде генерала меня обвиним. Чего уж там! — усмехаюсь я. — Только подполковник Яровой чётко сказал, что других тоже касается.
— Теперь, конечно, касается! — сглатывает Власов. — А ты мог бы и постараться, — с ухмылкой добавляет он, — хоть бы фальшивки покрасивее сделал.
— Заткнись, Власов, — рявкает Бессмертный, кивая на меня.
Дверь открывается, на пороге — снова Яровой, будто что-то забыл. Наши взоры дружно устремляются на него.
Бессмертный отвлекается от созерцания меня, и, повернувшись, хмурится.
— Что опять, Яровой? У тебя такой вид, будто тебя только что с вертолёта сбросили.
Тот быстро оглядывает нас, словно оценивая, насколько можно быть откровенным.
— Беркут, слушай сюда, — кивает он, прислоняясь к косяку, как к стене окопа.
— Пойдем, прогуляемся!
Яровой выходит, я вслед за ним спешно покидаю помещение.
Мы с Яровым выходим из штаба, солнце бьёт в лицо, слепит. Воздух густой, горячий, будто расплавленный металл.
Я иду рядом с ним, стараясь держать шаг вровень, но подполковник двигался как танк — бесшумно, уверенно и с неизменным холодным спокойствием.
— Твоё дело выделили в отдельное производство, — наконец произносит он, будто кидает камень в воду.
— Выделили? Почему? — мой голос звучит спокойно.
Смотрю прямо перед собой.
На базе жизнь кипит, но ее вкус сейчас горчит. Гул вертушек, рык БМП, солдаты таскают ящики, кто-то чинит броню, кто-то чистит оружие.
Пыль поднимается на солнце, как дым, пахнет машинным маслом и пересохшей землей.
— Из-за Коршунова? — спрашиваю, хотя знаю, что это только верхушка айсберга.
— И из-за него. И из-за Горелова. Жалобы множатся. А ведь ты успел и полезного «языка» взять — Джеймса, и пограничников спас. Но, видимо, кому-то это всё не нравится.
Его взгляд скользит по базе, как прожектор.
Мы проходим мимо строя солдат. Ребята подтянуты, но по глазам видно — устали. Один из них пытается незаметно поправить ремень, но замирает, когда видит Ярового.
Его взгляд суров, и кажется, он замечает каждую деталь.