Рейн и Рийна
Шрифт:
8
«Сколько сегодня на педсовете было разговоров и споров — ужас! В основном обсуждались всякие хозяйственные вопросы и помощь малообеспеченным учащимся.
…Этот Рейн, ты знаешь — его мать в больнице работает, так вот он будет питаться в школе бесплатно. В целом по школе бесплатно будут питаться пятьдесят пять учеников… Я уже вижу, как расчувствуется мать этого Рейна… Она же меня прямо благотворительницей какой-то считает… Даже неловко…» (Из разговора классной руководительницы дома, за ужином.)
9
Рейн был еще совсем сонный,
Рейн вскакиваете постели и обнаруживает, что мать оставила пятерку на письменном столе. Это надо понимать так: твои деньги мне не нужны, постараюсь как-нибудь и без них дотянуть до получки.
Ну что ж! Значит, сегодня можно будет зайти в фотомагазин! Штатив бы давно пора купить, сколько можно одалживаться у дяди Яна… Так-то оно так, но, может быть, стоит все-таки попридержать вторую пятерочку… На всякий случай, хотя бы до материной получки? Или вовсе сразу отдать им все деньги? Нет, дорогой однокашник, я свой долг верну! Вчера он вычитал на темнеющем оконном стекле нечто такое… М-да. Что же делать? Настоящий мужчина никогда ни перед кем в долгу не остается! Но ведь эти навязанные ему деньги он может вернуть хоть через год! Не последние же это рублики у них были…
Схватив под мышку сумку с учебниками, Рейн запирает дверь и в несколько прыжков спускается по лестнице во двор.
В смутных и неприютных сумерках просыпающегося дня вырисовываются дровяные сараи, прачечная, поленница, кусты сирени и песочница для малышей.
На улице довольно свежо и сыро. Рейн запахивает полы куртки и, спасаясь от холода, прячет руки в рукава. Хорошо еще, что до школы совсем близко. С отоплением этой осенью полный порядок. Огромная батарея в четырнадцать звеньев пышет теплом прямо в проход между партами, всего в каком-то метре от места Рейна. Так что скорей в школу, там можно будет отогреться.
Но не успевает Рейн открыть калитку, как кто-то тихонько окликает его.
Рейн оглядывается. В тени сараев виднеется какая-то тощая фигура и манит его к себе.
Торопливо, сгорая от любопытства, Рейн пересекает двор и — оказывается лицом к лицу с Рийной!
Он не знает, что и сказать, что думать, как вести себя. Но Рийна и не ждет от него никаких слов, она хватает Рейна за руку и тянет его вслед за собой в кусты, буйно разросшиеся за сараем. Здесь в ряд поставлено несколько ящиков, на них валяются скомканный носовой платок и раскрытая сумочка, а на крайнем — охапка веток сирени. Рийна явно притащила эти ящики с соседнего двора, где магазин держит тару… И этот убогий топчан служил ей постелью?
И долго она здесь спала? Не всю ли ночь? Почему? Что случилось?
На Рийне лица нет, вокруг глаз темные круги, волосы всклокочены. Пальто не застегнуто, видна измятая юбка, блузка порвана и кое-как сколота булавкой.
Рийну не переставая бьет дрожь, можно подумать, будто у нее температура, что она трясется в лихорадке.
Не от бессонной ли это ночи? От утренней сырости и свежести?
Рейн заглядывает ей в глаза. Взгляд Рийны, умоляющий, кроткий, ищет сочувствия и понимания.
Понимания чего?
Наконец, стуча зубами, Рийна говорит:
— Я… полночи… здесь… была…
— Зачем? — спрашивает Рейн с простодушным изумлением человека, который и представить не в состоянии, как это можно провести ночь не дома, не в теплой постели.
Рийна не в силах побороть себя. А вопрос Рейна смелости ей не придает. Она боялась этого вопроса и все-таки надеялась, что ей не придется посвящать Рейна в свои домашние заботы.
Рийна с трудом преодолевает себя:
— Дома опять жуткая пьянка. Отец вдрабадан упился. Погнал меня в город… в кафе, еще водки принести… Я не пошла… Так… так он меня избил и выгнал из дому. Его приятель — он еще соображал чуть-чуть — стал за меня заступаться, да что толку. Когда папаша на взводе, он совсем бешеный… Только вот пальто да сумочку успела схватить…
Рейн не знает, что и сказать по поводу такой домашней обстановки. Он растерянно и даже с каким-то недоверием смотрит на Рийну.
— Мне просто некуда было деться, — доверительно признается Рийна.
Однако трагизм, заключенный в этих словах, не доходит до Рейна. Ему-то всегда есть куда пойти… И он спрашивает совсем не к месту:
— Чего ты сюда пришла?
— А разве нельзя? — пугается Рийна, отступает на шаг и запахивает пальто поплотнее, словно боится, что Рейн оттолкнет ее или произнесет ледяные слова, после которых она не посмеет остаться даже здесь, в этих зарослях, на этих ящиках.
— Нет, почему же… — бормочет Рейн. Ему никак не вникнуть в отчаянное положение Рийны. Очень уж все непонятно, чуждо, в такое даже поверить трудно.
— Так ты пошла бы к этой… Как же ее звали… К этой самой… Лори! — с наивной деловитостью советует Рейн, словно весь вопрос в том, где переночевать.
— Куда ж к ней… Лори ведь в общежитии фабричном живет… Да я к тебе… Я же знаю, что к тебе нельзя… Сама не пойму, почему сюда примчалась… Он ведь меня в который уже раз выгоняет. Я и сама убегала… когда маленькая была… По подвалам, в подъездах ночевала… Когда дома совсем невмоготу становилось… Когда они вместе с матерью гуляли… Не знаю, мне почему-то захотелось увидеть утром именно тебя. Я как знала, что ты с утра пораньше в школу пойдешь, и все поджидала… Господи, какая же я дура! Но куда мне было деваться? Куда, Рейн? Куда мне теперь вообще податься? Я не хочу больше туда… не могу больше… Отец не «просыхает»…
Всю свою измученную душу раскрыла Рийна перед Рейном. Но выросший в совершенно иной обстановке, всегда окруженный заботой, Рейн просто не в состоянии почувствовать глубину ее отчаяния, понять, насколько нуждается она сейчас в ласковом слове, сочувствии, Помощи, как необходимо ей поделиться с кем-то своей бедой.
— Так у тебя что — никого нет? — удивляется Рейн.
Рийна не отвечает на его дурацкий вопрос. Шатаясь от усталости, она подходит к Рейну, в голосе ее звучит мольба:
— Устрой меня где-нибудь… У меня просто глаза слипаются, и я так замерзла, сил никаких нет… Устрой меня где-нибудь в подвале. Да, в подвале! За поленницей… Там тепло, я хоть вздремну немножко… А потом уйду… куда-нибудь…