Рейтинг любви
Шрифт:
Этот Коська был длинным, узкоплечим, с вьющимися жесткими волосами и классическим потусторонним взглядом поэта. О взгляде, кстати, здесь говорится не случайно: Коська действительно сочинял стихи и охотно читал их только что установившимся тенором. На всю оставшуюся жизнь Лилия запомнила строки, обращенные к ней:
Воздух как парное молоко, И дыханье в руку можно взять, А в твоих глазах так глубоко Тихо затаилась грусти прядь.Эта
Девочке из зеркала смертельно хотелось, чтобы Коська Блок в один прекрасный момент прекратил гундосить собственные вирши, обнял ее, поцеловал и произнес вечную прозу, которую хотят услышать все девочки, девушки, женщины и, вероятно, старухи планеты Земля: «Я тебя люблю».
Переполненная бесплодным ожиданием решительных мужских действий и слов, Лилия Горная снова села к столу и написала Коське Блоку письмо-призыв. Оно получилось вполне талантливым (творческие ростки со времен Андрея Галицинского окрепли, вытянулись), необыкновенно романтичным, мол, думаю о тебе, мечтаю, храню в сердце каждый звук твоих шагов, и когда же, когда почувствую на своих губах сладость твоих поэтических уст, Коська?
Реакция последовала через пару дней. Сладость Коськиных уст Лилия Горная ощутила в подъезде, на лестнице, соединявшей первый и второй этажи. Младой поэт целоваться не умел, тыкался закрытым ртом в пылающие девичьи губы (правда, Лилия и Коська бурно дышали, обнимались), и созревающая девушка успевала уловить примерно такие мелькающие в голове обрывки мыслей: «Вот это да… Сумасшедший… Навеки вместе…»
Там, в темном подъезде Коська чуть осевшим от волнения тенором сказал Лилии:
– Ты мне очень нравишься.
Странно, она ничего не почувствовала, услышав слова, близкие к желаемым, но голову – благодарно – уткнула Коське в узкое, нетвердое плечо.
История с поэтом началась в январе, завершилась в апреле. Коська Блок, провожая Лилию Горную из школы домой, прямо в День смеха, 1 апреля спокойно сообщил:
– Нам не стоит больше встречаться. Ты мне больше не нравишься.
Ладно, все переживаемо под солнцем и луной. Коська Блок стал невыносимо противен Лилии, к лету она уже вспоминала о нем как о пройденном этапе.
Иногда девушка спрашивала себя: «Почему Коська меня отверг?» И сама себе отвечала: «Наверное, наши гормональные фоны не совпали. Как утверждает медицина, мальчики в своем физическом развитии отстают от девочек…» Эта мысль успокаивала Лилию.
Отстрадав, отмучившись, отплакав, надежда отца и будущая радиозвезда продолжала жить с высоко поднятой головой. Она начала пописывать втайне от всех стихи, сказки, много читала. Так вызревала творческая личность – Лилия Горная.
Шло время. Добрая нежная мама Лилички не знала, куда девать дочь после девятого класса – в детский оздоровительный
С ее стороны это был смелый шаг. Правда, по просьбе мамы с Лилией в дом отдыха отправилась ее пожилая сослуживица, но когда старые бонны были преградой юным чувствам?
На второй же день пребывания в доме отдыха на Лилию «положил глаз» отдыхающий по имени Геннадий Степанович. Бонна даже глазом не моргнула, ничего не почувствовав.
Геннадий Степанович – крепкий, загорелый, сорокалетний дядька, стоящий на пороге критического возраста, когда мужчины или все бросают, или со всем смиряются, пришелся Лилии по душе, тем более, она впервые в жизни имела дело со взрослым, искушенным ухажером.
Что он только не вытворял! Утрами в раскрытое окно на тощее одеяло, закрывавшее ноги девушки, клал пышные букеты полевых цветов. Закармливал Лилию шоколадными конфетами – в коробках и вразвес. На прогулках переносил на руках через быстротекущие ручьи. Читал стихи, правда, не свои, а чужие, но идущие прямо из глубин сердца. И самое главное – Геннадий Степанович умел целоваться. Губы его были всегда открыты в момент поцелуев, а язык во рту двигался, как змея, разбуженная горячими солнечными лучами.
Лилия соврала Геннадию Степановичу, что ей семнадцать лет (на самом деле было пятнадцать), он клялся в испепеляющей любви, сносящей все преграды, страстным шепотом просил возлюбленную подождать год, пока он разведется с женой. Потом выстраивал горячечный план, как приедет в Москву (сам Геннадий Степанович был жителем города Мариуполя), схватит девушку в охапку и сочетается с ней законным браком.
Все это было жутчайшей ахинеей, но Лилия ее сладострастно выслушивала. Потом пробил час прощания, сорокалетний Ромео укатил в Мариуполь. Искушенный в любовных атаках мужчина и школьница девятого класса вступили в переписку.
Она длилась два или три месяца. Лилия пулеметно строчила в Мариуполь письма-призывы, оттачивая свой литературный талант, Геннадий Степанович регулярно и длинно отвечал, начиная свои эпистолы с необыкновенного обращения «моя колдунья». Когда приходил очередной пухлый конверт с Украины, в школе на уроках верные подруги Лилии – Ируня, Зойка и Людка – с Лилиного, естественно, разрешения читали страстные послания Геннадия Степановича и восхищенно комментировали их на переменах:
– Ну ты даешь! Мужика в самом деле колбасит! Мать, ты – роковая!
Замусоленные письма мариупольского ухажера Лилия Горная хранила под матрасом. В один пасмурный денек тайное стало явным: отец перетряхивал дочкину постель и обнаружил московско-мариупольскую переписку. В доме начался «последний день Помпеи». Отец кричал, что когда мать придет с работы, он подаст ей ремень, сам тоже возьмет что-нибудь, чем можно колотить чадо, и они в четыре руки с ней разберутся.
– Объясни мне только одно, почему этот человек называет тебя колдуньей?! – истерично, через слово вопрошал отец.