Резервная копия воспоминаний
Шрифт:
Спустя 3 года (а в те времена 3 года длились совсем не так, как для взрослого человека) маньячество всплыло на поверхность. Помню, всполошились родители, учителя, школьный психолог… Они не вникали в подробности и сказали мне выйти в доске и рассказать обо всём перед моим классом, дабы «товарищи» оценили масштаб происходящего. И я, как дурак, вышел.
Маньяку пришлось из школы уйти. Одноклассники мои устроили ему «бойкот» и засунули головой в унитаз. Было здорово. Но лучше моя жизнь от этого не стала. Говорят, пролетарии из КНДР, сбежав в Южную Корею, так и продолжают батрачить, а вот партийные бонзы, отказавшись от идеологии чучхе, становятся на Юге предпринимателями и банкирами.
Не распрямился и я. Один ушёл, а на его место встало десять. И не маньяков, а вполне здоровых людей. Да только что об этом говорить? Это казалось самим собой разумеющимся.
***
Хочу напомнить себе, что я в те годы не был ангелочком. Я был таким же, как моё окружение, и только острый дефицит физической силы мешал творить столь же отвратительные вещи, какие проделывали мои враги. Если б нашёлся человек слабее меня, я бы с удовольствием превратил его жизнь в ад. Но я был до поры до времени самым слабым и ограничивался подлыми, шакальими поступками по отношению к окружающим.
Хотя чего это я? Уж от себя самого мог бы не скрывать, не списывать на больную память. Нашёл я как-то человека, бывшего слабее меня. Происходило это как раз в тот период, когда сумасшедшая учительница натравливала на меня одноклассников. Учился со мной вместе один мальчик. Он, должно быть, очень болел, и остальные ребята считали постыдным его обижать. А вот я обижал: и бил, и оскорблял. И вовсе не из желания отомстить всему миру за то, что они проделывали со мной. Я всего-навсего был как все. Пытался быть. Никаких позитивных примеров передо мною не стояло, или, может, я их не считал позитивными. В любом случае, понимание, что такое зло, в моей голове отсутствовало.
Мне тогда было лет 7 или 8, до знакомства с идеями Сократа оставалось порядка десятилетия, а потому я не мог знать, что не только мне неведомы понятия добра и зла, – о них вообще мало кто составил представление. И вся моя предыдущая и последующая жизнь стала сплошной иллюстрацией того, как люди, желая добра, производили на свет такое зло, какое не сделаешь под руководством и самой лютой ненависти.
Но об этом позже. Сейчас же надо сказать, что, хоть с философией Сократа, хоть без, а зла я наделал изрядно.
Был у меня во дворе товарищ, Сашка его звали. Мы с ним считали себя лучшими друзьями и «дружили» без малого десяток лет. А по факту мы только и делали, что устраивали друг другу подлости. То он найдёт себе нового приятеля и начнёт меня унижать. То я, вступив с кем-нибудь в сговор, начну его оплёвывать. Не раз мы бросали друг друга в щекотливых обстоятельствах, предъявляли друг другу нелепые претензии, устраивали скандалы, склоки, стоили целые интриги. Были и хорошие моменты. Например, когда мы открыли для себя алкоголь и вместе напивались. Или били бутылки на пустыре. Или поджигали брошенные автомобили. Но из моего рушащегося мозга эти моменты почти стёрлись. Запомнить надо одно: однажды я ему надоел, и он, предав меня в сотый раз, стал дружить с по-настоящему удалыми парнями.
Были у меня и другие товарищи. На недостаток их жаловаться не приходилось. Однако всех роднила одна черта: они общались со мной лишь в те моменты, когда им было скучно. Например, когда их настоящие друзья уезжали на дачу. Или когда между ними возникали ссоры. Помню, один мальчуган сказал: «И пусть Лёшка не дружит со мной! У меня всегда есть друзья в запасе!». Вот я и был для всех таким «другом в запасе», а едва появлялась хоть какая-то альтернатива общению со мной, про меня
Сознание моё в те времена было окутано магией детства, пускай и уходящей, и выявить тревожную тенденцию в своих отношениях с окружающим миром я не мог. Несмотря на причиняемые страдания, текущее положение дел воспринималось как норма.
***
По мере взросления страдания становились чётче, а магии вокруг оставалось всё меньше. И я стал от реальности бежать. В детстве я очень любил читать, в особенности, фантастику. Шекли, Азимов, Уэллс, всевозможные сборники, журналы «Искатель» шли влёт.
Любил я и телевизор. Особенно наши с ним отношения заладились, когда в 4-ом классе приятель рассказал мне о существовании канала «СТС». Я настроил его на телевизоре и после школы (а возвращался я часа в 2-3 пополудни) садился перед голубым экраном. Отходил только в районе 8-ми вечера, когда приходили с работы мать с бабушкой, да и то только для того, чтобы кое-как накалякать домашнее задание и сразу же продолжить просмотр, но теперь уже вместе с родителями.
Этот телевизор серьёзно испортил мне зрение. То было время электронно-лучевых трубок, которые мерцали с частотой 50Гц, что само по себе утомляло глаза. Вдобавок на журнальный столик, на котором стоял телевизор, мать взгромоздила компьютерный монитор, и смотреть на экран приходилось под большим углом и с расстояния порядка 1 м, что, понятно, не вписывается ни в какие санитарные нормы.
И чего я только не смотрел! И советскую мультипликацию, и американские мультсериалы, и мыльные оперы, и боевики, приключенческие фильмы, фантастику самого разного (но, преимущественно, очень низкого) качества, и детективы. Вся эта ерунда преображалась в моём детском подсознании в сюжеты для игры. Больше всего я любил представлять себя инопланетянином: гигантским зелёным яйцекладущим котом с тремя фиолетовыми глазами. Мой корабль потерпел крушение на Земле, и мне пришлось принять человеческий облик, чтобы местные учёные-в-говне-мочёные не сгноили меня в лабораториях. В эту свою фантазию я практически верил.
Прошло время. Телевизор сломался, а наша семья была настолько нищей, что починить его или купить новый родители не считали целесообразным (голодные 90-ые годы и начало 2000-ых). К компьютеру меня не подпускали: он стоил много денег, а работал очень нестабильно, и мать боялась, что в моих руках он окончательно умрёт. Фантазия работала всё хуже, воображать себя зелёным котом уже не получалось. Оставались книжки, но то, что я в них читал, не вполне меня устраивало. Не получалось найти в книге мир, где всё было бы хорошо и где хотелось бы остаться. И в один прекрасный день, классе так в седьмом, я решил стать писателем. Написать книгу, в которой я запечатлею все ускользающие фантазии и смогу в любой момент к ним вернуться, когда начну её перечитывать: попаду во вселенную, где всё будет по мне. Очень быстро проснулось тщеславие, и я подумал, что неплохо было бы писать не только для себя, но и для других, чтобы люди восторгались написанным мной, хвалили меня, ну и, по мере возможностей, проникались красотой образов, захватывавших меня целиком.