Резервная копия воспоминаний
Шрифт:
***
Раз уж я упомянул, что успел столкнуться со смертью, то стоит, наверное, сказать пару слов о своей семье. А то как бы её не забыть.
Детство я провёл с мамой и бабушкой. Особенно хотелось бы вспомнить бабушку. Я перед ней очень виноват. Больше, чем перед кем бы то ни было на свете. Мы отлично проводили с ней время. Летом, когда не надо было тащиться в проклятую школу, мы с ней жили на даче. Я пытаюсь вытащить из разлагающейся памяти хотя бы какое-то конкретное событие, но они все давно стёрлись под действием болезни. Помню только жару, наш дом, отделанный внутри деревом, походы в магазин, превращавшиеся в целое приключение, и мороженое «Апельсиновый луч». Помню, у меня был карандаш, точь-в-точь такого оранжевого цвета, как глазурь из замороженного апельсинового сока на этом мороженом. Длинными
Однажды я сказал своим мерзким приятелям, что люблю бабушку больше, чем маму. Они долго насмехались надо мной за это, многие годы, пока совсем не повзрослели. Я теперь тоже насмехаюсь над своими словами. Куда делась моя любовь?
Я поступил с бабушкой очень плохо. Так плохо, что не хочу это вспоминать, никогда. Всё горе, обрушивавшееся на меня в жизни, было справедливо. Я заслужил его, поступив так.
Когда кончился оранжевый, как мороженое, карандаш, бабушка заболела. Она болела несколько лет подряд и всё слабела и слабела. Печаль и обречённость копились в её комнате. И когда 2 ноября 2005-ого года она умерла, в её комнате ещё долго никто не жил. Казалось, будто она ослабла настолько, что уже не могла носить человеческий облик, и хотя её тело отправилось в крематорий, но что-то бесконечно слабое и печальное, во что она выродилась, до сих пор продолжает угасать на том месте, где стояла её постель.
О смерти я кое-что успел узнать.
***
Моя мать, сколько я её помню, увлекалась политикой. Время от времени в нашей квартире проходили собрания. На них обсуждались различные животрепещущие вопросы, коих в то смутное время хватало с избытком. В середине 90-ых мы продали один из дачных участков и купили на эти деньги компьютер (хватило с трудом). Компьютер мать использовала для написания какой-то политической брошюры.
У нас с ней отношения не ладились. Я давно не помню, как именно это проявлялось, однако общий язык мы находили с трудом. Думаю, мать, как и остальные, понимала, что со мной что-то не так, но, поскольку любым родителям, кроме совсем выживших из ума, очень тяжело признать неполноценность их ребёнка, то её отчаяние и раздражение из-за моих проблем, проявлялось скрытно, хотя от этого и не менее разрушительно. Поначалу мать хотела, чтобы я был лучше остальных. Помню, в начальной школе мы по много часов, до глубокой ночи сидели над книжками по математике и физике. Мне хотелось спать, лампа на столе, словно в кабинете следователя, заставляла меня потеть и резала усталые глаза, я ничего не понимал и не мог решить, а мать злилась и говорила, что я «навязался на шею». Спустя несколько лет она убедилась в моей беспросветной тупости и стала надеяться, что я стану хотя бы не хуже остальных. Всё во мне её раздражало: моя походка, моя речь, мои интересы. Она беспрестанно сравнивала меня с нормальными детьми, которых видела в школе, хотя многих из них я считал смертельными врагами. Особенно ей нравился маньяк. Впрочем, он и бабушке нравился. Маньяк был евреем, а моя родня испытывала перед евреями комплекс неполноценности, считая, что все они люди крайне умные и хитрые, и достойны потому подражания. Чем особенно привлекал мать маньяк, так это учёбой на круглые пятёрки. Бабушку же умиляло, что он был толст, прожорлив и отличался завидным здоровьем (если не считать напрочь снесённой башни, приведшей к инвалидности).
Не могу сказать, что мать меня не любила. Конечно, любила, оттого и переживала так чувствительно все мои злоключения. И я очень её любил. В конце 90-ых годов, после эпидемии гриппа мать сильно заболела и полгода не вставала с постели. Я ходил сам не свой. Сложно представить, как я радовался, когда она, наконец, выздоровела.
Ближе к середине 2000-ых годов в нашей квартире появился Интернет. Примерно в это же время мать начали преследовать.
С первым врагом она повстречалась на каком-то протестном митинге. К ней подошёл мужчина, представившийся русским патриотом, отсидевшим несколько лет в латвийской тюрьме. Он подарил матери книгу со своими воспоминаниями. Позже, тщательно сопоставив все факты, мать поняла, что он работал в ФСБ. Его книга была
Когда к нам провели Интернет, агенты ФСБ стали преследовать мать в виртуальном пространстве. От форума к форуму, от статьи к статье они оставляли ей замаскированные намёки. То в комментариях, то в приватной переписке, то на чьей-то «аватаре» или в якобы случайном рекламном баннере нет-нет да и проскочит очередное послание: «мы тут, и ты от нас никуда не денешься».
Смерть бабушки не была случайной. Мать долго её расследовала.
В ту пору на весь мир прогремело убийство в Англии бывшего сотрудника ФСБ Литвиненко. Его отравили полонием-210. Тщательно всё обдумав, мать поняла, что бабушку тоже отравили, возможно, не полонием, но каким-то похожим веществом из группы тяжёлых металлов. Тяжёлые металлы, – объясняла она мне каждый день, – имеют свойство медленно накапливаться в организме, постепенно снижая иммунитет, и в итоге приводят к смерти как будто бы от естественной причины. Например, от простуды. Или от рака. На такую смерть никто не обратит внимания и не сочтёт убийством.
Когда погиб Дима (а произошло это в тот же день, что и смерть бабушки, только с разницей в один год), мать поняла, что её не перестали преследовать. Диму убили, чтобы дать ей понять, что ожидает её и меня, если она не прекратит заниматься политикой. Она прекратила. Но агенты ФСБ не отставали. Они продолжали писать ей угрозы в Интернете, в подъезде; они заходили в наше отсутствие в квартиру и подмешивали тяжёлые металлы в продукты в холодильнике; они установили секретное лучевое оружие во дворе, вызывая у матери головные боли. И, конечно, они следили за каждым нашим шагом, дабы найти лазейку для убийства, которое непосвящённому человеку убийством не покажется.
***
Полгода, прошедшие с момента трагической гибели Димы, я помню как одну сплошную ночь. Я просыпался в четыре дня, когда в наших широтах уже темнело, и шёл в институт. Когда я доезжал до него, на улице устанавливалась тьма. Частенько тьма заполняла и сам МИРЭА: денег на освещение не хватало, и в коридорах выключали лампы. Главный коридор института, длиною почти в километр, освещали лишь экраны сотовых телефонов, да звёзды и планеты из морозного неба за окном. А в районе 10-ти или 11-ти вечера я возвращался домой. Я специально шёл по тому маршруту, по которому ходил Дима, и держал в руках «смартфон», надеясь, что меня убьют. Однако преступник на место преступления возвращаться не спешил.
Ни с кем я в институте толком не подружился, да особенно и не стремился к этому. А к Новому году окончательно плюнул на учёбу.
Невзирая на все жизненные неурядицы, я дописал свой первый роман – «Странники» (3-я редакция, ~200 листов А4). Дерьмо получилось редкостное, и ни в одном издательстве не лишились ума настолько, чтобы это напечатать. Поэтому я опубликовал свой опус на одном известном сайте, где было зарегистрировано рекордное количество графоманов. Нетрудно догадаться, о каком Интернет-ресурсе я веду речь.
В 2006-ом году социальная сеть «Вконтакте» уже существовала, но о ней мало кто знал. Это был последний год безраздельного властвования Интернет-форумов и тематических сайтов. На графоманском ресурсе я проводил всё свободное время. Интернет-зависимость развилась молниеносно. Сначала я заходил на сайт, чтобы проверить, не написал ли кто мне отзыв, и на сколько изменилось число моих читателей. Начал просматривать страницы тех, кто мои произведения читает. Читал отзывы о них. Пробовал знакомиться с их «произведениями». Получалось далеко не всегда, но я был молод, полон сил, непонятных надежд, и часто проглатывал неудобоваримое чтиво до последнего абзаца. Прочитал я этой мути немеряно и вскоре понял, что именно являет собой графоман.
Этих графоманов было 99,9%. На оставшуюся часть проходились авторы, обладавшие талантом, но не развившие его должным образом. И лишь трёх по-настоящему талантливых и перспективных писателей нашёл я на том сайте за полгода непрерывных поисков. Их звали Зоран Питич, Патрик и Владимир Куземко. Зоран Питич и Куземко представлялись мне людьми, видавшими жизнь, уже в возрасте, обретшими мудрость и сформировавшими свой собственный подход к жизни. С Патриком всё было сложнее. Ему явственно было не намного больше лет, чем мне. Несмотря на данный факт, в нём чувствовался незаурядный талант, если не сказать больше: гениальность.