Резервная копия воспоминаний
Шрифт:
«Школа – это форменный ад, созданный Богом по заказу Министерства Образования. Десять кругов, и в какой ты попадешь, зависит исключительно от уровня твоего интеллекта. Грешники вроде Игната, обитающие в последнем круге, интеллекта не имели вовсе – его высосали черти из предыдущих кругов. Все, что оставалось от некогда способного ума, бесцельно пылилось на полках в кабинете завуча, и никакой решительно пользы не приносило».
Понятно, что пробежавшись взглядом по этому абзацу, я уже не мог не прочитать всё остальное.
Семнадцать лет это такой чудесный возраст, когда из жизни уходят последние остатки детской магии и становится можно
Прочитав Патрика, я почувствовал, что меня обманули. Не сегодня и не вчера. Меня обманывали всю жизнь. Обманывали до такой степени, что в моей голове образовался автономный обманщик, продолжавший исторгать ложь даже тогда, когда никто вовне не продуцировал её.
Много лет спустя я участвовал в археологической экспедиции. Мы раскапывали жилище людей периода мезолита – это было 13 тысяч лет назад. Спустившись впервые в раскоп, я не увидел на его дне ничего из того, что ожидал. Ни тебе каменных топоров, ни черепов людей и животных, ни углей доисторического очага. А когда мне объяснили, что именно нам предстоит искать, я понял, что, попадись мне эти предметы, например, во время вскапывания грядок в огороде, я бы, хоть убей, не связал их с деятельностью человека. Разве вот эти плоские камешки могут быть отходами производства копий и остроконечников? Вот этот кусок мутного стекла может быть обсидиановым скребком? А вот эта рассыпающаяся от малейшего прикосновения палка – ну неужели это ребро оленя, поджаренного на костре в сто десятом веке до нашей эры?!
И как лежат и разлагаются под многометровым слоем земли артефакты древних эпох, так пропадали в моём мозгу правильные мысли. Зачатки понимания и философского обобщения. Они после школы образовывались у многих, но никто их толком не мог понять и озвучить. Эти уродливые зародыши мыслей заставляли молодых ребят пьянствовать, надевать нелепые шмотки, вливаться во всевозможные субкультуры, и иногда даже губить свою жизнь, вставая на путь медленного саморазрушения или быстрого самоубийства. Требовался археолог, и не с лопатой, а с мягкой кисточкой, который бы извлёк мысль из-под груды дерьма, со всех сторон её осмотрел, почистил, детально описал, положил в коробочку под стёклышко. Таким археологом и был Патрик. Он, правда, рассматривал нарождающиеся мысли только с одной точки зрения – но как искусно он это делал!
Он исследовал страдание. И на этом поприще он достиг совершенства. Ровно настолько, чтобы прийти к самоубийству. Меньше – это было бы не так совершенно, а больше… ну, дальше смерти ведь не шагнёшь.
В творчестве Патрика я нашёл формы, которые заполнило долгие годы копившееся во мне страдание, связанное и с потерей друга, и со смертью близких, и с ненавистью окружающих, и со взглядом на экзистенциальную бездну. Рядом с рассказами Патрика моя собственная графомания казалась каменными топорами Фир Болг в сравнении с совершенными орудиями эльфов Тоатэ де Даннан.
***
Кругом царила тьма, кромешная тьма. Но именно в те чёрные дни, наступившие после 2-ого ноября 2006-ого года, началось моё приближение к райским вратам. Если угодно, я лез к ним по веткам Анчара. Это был не тот рай, которым я называю первые годы своей жизни. Той магии, того мистического, внекатегориального мышления и мироощущения вернуть невозможно. Мой новый – и настоящий – рай находился в жестокой и злой реальности. Давно довлеет над моей жизнью закономерность: если появляется у меня что-то хорошее,
Я пошёл на работу. В лавочку фотопечати. Находилась она в Сокольниках, и я каждый день отвозил туда из своего района плёнки, диски и карты памяти с фотографиями. Там их печатали (я участвовал в процессе), и полученный продукт можно было везти обратно. За всё про всё платили смешные деньги; я даже озвучивать эту сумму не буду, чтоб не умереть со смеху, когда начну перечитывать резервную копию воспоминаний. Прожить на них не было никакой возможности, но я, как всякий начинающий «успешный человек», чётко означил перед собою менее глобальную задачу. А именно, решил накопить денег на балалайку, кожаную куртку и жидкокристаллический монитор. Первые две вещи должны были впоследствии способствовать благоволению барышень; без плоского же монитора я не мыслил себя настоящим писателем.
Поставленных целей я достиг, Дейл Карнеги мог бы мною гордиться. Правда, куртка была из кожзаменителя, а вместо балалайки я взял гитару. Играть на ней так и не научился, благоволения барышень добиться не смог, ну а с писательством всё и так ясно. Вот такие они неверные, эти маяки океана бытия.
Чтобы заработать на всё желаемое, мне приходилось не есть. Приличный обед в то время стоил порядка двухсот рублей. Если умножить двести на количество рабочих дней, то получится сумма чуть большая, чем моя тогдашняя зарплата. С едой работа потеряла бы смысл. Тем не менее, нельзя сказать, что она отняла у меня время, ничего не дав взамен. Во-первых, я увидел много дам, как в неглиже, так и просто нагих. Они присутствовали на каждой третьей фотоплёнке, флеш-карте или компакт-диске. А во-вторых, благодаря заработанным деньгам я смог встретиться с человеком, не просто изменившим мою личность, но фактически создавшим её.
(Сам не пойму, для чего написал предыдущий абзац. Ведь этого никому не объяснишь. Что значит «создал личность»? Да и причём тут «никому не объяснишь», если даже сам я этого не пойму, когда моя личность распадётся? Всё от графомании, от скверной привычки тешить тщеславие).
Что я мог сказать об этом человеке? У него, как и у меня, были проблемы с родителями. Он, как и я, не умел находить общий язык с окружающими. В школе он прошёл через то же, что и я, и это искалечило его душу, да так, что он пытался покончить с собой. Он создал образ человека слабого и болезненного: человека, которым зло этого мира могло крутить и вертеть, как ему вздумается, и творить любое бесчинство. Я бы сказал, что мы с ним оказались очень похожими, если бы не два обстоятельства.
Дело в том, что я стал похож на этого человека отчасти только после того, как ознакомился с его философией. До того мне даже не закрадывалась в голову мысль, что родители, к примеру, могут быть не правы (если не сказать «быть идиотами»). Что школа, в которой я учился, это, вообще-то, никоим боком не образовательное учреждение, а что-то наподобие концлагеря. И что если окружающие тебя не признают, то далеко не факт, что дело в тебе. Нет, ты тоже очень виноват. Но это не мешает другим быть сволочами и подонками. Да, ты им не нравишься – это твоя вина. А они – они мечтают сжить тебя со свету, просто потому, что ты им не понравился.