Резидент, потерявший планету
Шрифт:
Сведения от учительницы по-прежнему поступали неутешительные. Никто к ней интереса не проявлял. Не зная, куда себя деть, она начала заходить в музеи. Апрель выдался ветреным, много по улицам не походишь.
Принеся Паулю очередной отчет, Мати однажды сказал:
— Сегодня один пижон тянул глинтвейн, а сам глаз не сводил с учительницы — она пообедала в «Лайне».
— Пижон мог пялить глаза от пустого любопытства, — охладил его пыл Пауль.
— А мог и по заданию.
Пастельняк вызвал к себе Мюри:
— Звонили из Выру. Завтра в газете появится
Комбинировали, прикидывали так и этак, но сошлись на том, что придется ожидать ответного шага противника.
— Эх, проследить бы нам, кто ухватится за этот номер! — помечтал Пауль.
Анвельт задумчиво сказал:
— Многое вертится вокруг Ратушной площади. Люди Рихо Рандметса, напившись, болтали, что коронуют Эрику на Ратушной площади… Обед в «Лайне», где учительницу, по данным Паоранда, фотографировали… Мы могли бы оставить одну газету у гардеробщика в «Лайне», вторую — на прилавке аптеки магистрата… Там всегда полно людей. Проследить путешествие номеров газеты будет трудно, но возможно…
На другое утро Эльмар Вяртмаа уже вернулся с несколькими экземплярами районной газеты. Статья была написана так, что можно было предположить: Альвине Вессарт имеет отношение к нечистым делам своей родни.
К вечеру были получены первые данные о странствиях газет. Экземпляр, который лежал на стойке у швейцара в кафе «Лайне», попал в руки музейного сторожа, но, по всем данным, этот человек далек от политики. Номер, что был в аптеке, взяла пожилая уборщица. Фармацевту показалось, что у женщины в руках был пакет с сельдью, и ей явно нужна была более надежная обертка. Уборщицу еще предстоит разыскать.
Мати уже не хвалился своими наблюдениями, строго придерживался фактов:
— Целый квартал за нашей подопечной вышагивал весьма респектабельный гражданин с толстой тростью.
— Респектабельный, наверное, вдовец и ищет для горчичников и утюжки штанов невесту, — предположил Пауль. Но ему и самому хотелось верить, что лед тронулся.
Однако их обвели вокруг пальца. Мати ворвался в отдел запыхавшийся:
— Пауль, ты никуда ее не отсылал? Ее нет ни в общежитии, ни в центре… Я сам наблюдал, как она вошла в подъезд школы, где у них семинар. До часа дня ни одна слушательница не показывалась…
Через час они сидели вчетвером — лейтенанты Мюри, Вяртмаа, капитан Анвельт и старшина Мати Паоранд — колдуя над картой Таллинна.
— Я успел побывать в общежитии, — доложил Эльмар, — У слушателей семинара первое занятие сорвалось, заболел лектор. Двором они перебежали в соседнее кафе.
— Или нам очень повезло, — предположил Анвельт, — или Лауба сейчас в большой беде.
— Боюсь, что и одно и другое соседствуют, — Пауль был непохож на себя, обеспокоенный, настороженный.
Стремительно разворачивалась пружина оперативных мер в борьбе за Альвине Лауба.
К концу дня группа подводила первые итоги поисков. Игорь Анвельт, недовольный собой и всеми, сообщил, что нашел школьную уборщицу, она сидела с вязанием у окна. В ворота въехала
— Там есть вторые ворота, — Мати был бледен. — Провели меня. И лектор заболел некстати…
— А те и про лектора, и про вторые ворота знали, — обронил как бы невзначай Грибов.
— Из ресторана в Кадриорге, — докладывал Мати, — до меня дозвонился официант и сказал, что двое посетителей угощали обедом учительницу. Ее фото я показывал. Все трое уехали на синей «эмке». Номер машины «РР 26—62». Официант еще слышал, что водитель хотел заправиться, а второй остановил его и сказал, что хватит им и того бензина, что в баке.
— Ну, ты и даешь, Мати! — не удержался Эльмар. — То промах, то «в яблочко». Это же ценная новость!
— Очень серьезный вопрос, — остановил его Анвельт, — надо ли их сейчас ловить.
…А пока велся этот оперативный поиск, Альвине Лауба переживала, может быть, самые трудные часы в своей жизни. Людей, которые подъехали к ней на машине, она никогда раньше не встречала. Парень, модно одетый, с лицом, тронутым оспой, голова у него была насажена на удивительно длинную шею и напомнила качающийся горшок на коле изгороди, Альвине его почему-то сразу прозвала «Качалкой». Второй — несколько постарше, с рыхлой и дряблой кожей, под шляпой ни волоска: «Лысый», — сказала себе Альвине, в ту минуту она еще могла шутить. Лысый больше слушал, задавал вопросы Качалка.
— Госпожа, — вежливо спросил он, — вы из Михкли, не так ли?
Она подтвердила, Качалка попросил ее назвать себя, объяснить цель приезда. Слушал, вертел головой, будто ненароком спросил, зачем она интересуется частными вкладами в иностранных банках. Альвине пожала плечами, в свою очередь спросила, принято ли в столице так расспрашивать каждую приезжую. Наконец вмешался Лысый, печально сказал, что за местечком Михкли погиб его большой друг. Не знала ли его дама из Михкли?
…В паузе между блюдами он выложил на стол пачку снимков, спросил, не найдет ли госпожа Лауба среди заснятых лиц их общего друга. Карточка Тыниссона была десятилетней давности, но его оттопыренные уши, маленькие буравящие глаза Альвине узнала сразу.
— Теперь расскажите мне все о последних днях Тыниссона-Багрового, — предложил Лысый, — и о том, что его связывало с вами.
Легенда задвигалась, заиграла. Альвине передала все так, как ее учили, но Вессарта придержала на закуску. Она видела, что сомнения их не рассеяны, что они не очень понимают, почему этой сельской простушке Тыниссон доверил свои последние мысли и надежды. И тогда пошли в дело хутор, «подожженный» ее мужем Артуром, ее «дядя» Вессарт, расстрелянный в Петрограде, ее «близкий друг» по Выру в годы пребывания здесь немцев руководитель «Омакайтсе» капитан Тибер, которому она помогала в розыске советских активистов.