Риан O`Ши и генерал терракотовой армии

Легенды страны Мин все о том, как кто-то умер. Я такие не люблю. Но у нас в городе есть страстный любитель всего оттуда — сэр Лоуренс Даррен. У него баронский титул и большой дом, который он постоянно переделывает, потому что все должно быть по фэн-шуй, чтобы пришла гармония. Я бы на его месте просто жил в палатке, ее переставлять удобнее.

В июле студенты на каникулах, но папа все еще работает, потому что сэр Даррен договорился, чтобы у нас в университете сделали выставку артефактов страны Мин. И теперь он уже неделю следит, как из ящиков с иероглифами достают разные

вещи. А ему помогает, но чаще мешает, профессор Ху. Из него так и сыплются разные истории про каждую вещь, и пока он не расскажет, не успокаивается, даже если его просили просто перевести надпись для таблички. Если напроситься помогать, тут же получается экскурсия.

Профессор Ху очень маленького роста и все время ходит в костюме с галстуком. Как он еще не расплавился, не знаю, даже папа уже ходит в льняных брюках и поло. А уж папу вытряхнуть из мантии почти невозможно.

Так вот, мы с Ди и Флаем помогали делать торжественное открытие, поэтому увидели все первыми. Мне понравился свиток с горой, которая летит по небу, и на ней старичок с бородой, а Флай долго стоял перед глиняным воином и разглядывал, что у того в руках за штуковина. Забыл, как называется, но она для измерения на карте. А Ди сразу убежала в конец зала и я слышал, как она восторженно вопит над каждым мечом, арбалетом и боевым железным веером. Хорошо, что все эти штуки под стеклом, а то она бы попробовала.

И все было весело. Яркие палатки с кухней страны Мин сначала недоверчиво обнюхивали, а потом очереди к ним закрутились от ворот университета. Вокруг бегал Питер из «Королевского лосося» и ворчал, что нормальные люди жареное молоко не едят, и теперь у него пудинг пропадает. А мы ели фрукты в карамели и слиплись.

Приезжал сам сэр Даррен, долго кланялся профессору Ху, хитро складывая руки, и произнес самую скучную на свете речь на открытии. Папа после него сказал только «добро пожаловать» таким тоном, будто мечтал, чтобы все провалились сквозь землю. Я просил профессора Ху научить меня ругаться на языке Мин, чтобы папа не понимал, что я говорю. Но тот сказал, что благородный муж не сквернословит, и отказался. Зануда.

А на следующий день в Альбе начался переполох. Папа заперся в ректорском кабинете, все равно ректор в отпуске, а к выставочному залу приехали полицейские. Все четыре, и с ними начальник, который тут же ушел к папе. Когда я попробовал узнать, что произошло, меня попросили не топтать место преступления, а то буду подозреваемым. Я сказал Фионе, что уже был, и пусть поищут другого дурака.

После обеда они уехали в отделение, но лучше не стало. Папа так и сидел в кабинете, где сэр Даррен громко говорил на языке Мин. И судя по выражению, это были те самые слова, которые для меня пожалел профессор Ху. Папу надо было спасать.

Через полчаса мы с Ди и Флаем уже стояли под окном полицейского участка и стучали в него. Высунулась Фиона и вздохнула, глядя, как лопоухий Бобби бьет по пыли хвостом и улыбается во всю пасть.

— У меня даже пончиков нет, ребята! Их мой балбес съел, когда начальник перевернул поднос с кофе. И сказал, чтобы я больше не приходила. Я сначала, как всегда, думала, что мы все умрем. Но хуже. Нас уволят! Ой ... что же я разболталась, мне нельзя обсуждать.

— Обсуждать — это когда ты с кем-то обмениваешься мнением, — вставил Флай, — а мы будем молчать. Так что считай, что говоришь сама с собой. Просто в окно.

— Мы сами принесем тебе кофе и пончиков, и еще яблок

в карамели, только скажи, что творится! — Ди чесала за ухом Бобби, тот дергал лапой и пытался вынюхать своего друга, полицейского лабрадора Дикки. Но Дикки в это время спит в тени под навесом. Хорошо быть собакой, тебя ничего не колышет, кроме миски с едой, поспать и поиграть.

Фиона трагически нахмурилась:

— Только вы никому!

— Даже под пыткой! — уверил ее я. И она рассказала.

Оказывается, выставку ночью ограбили. Украли с нее только одну, зато очень важную и красивую штуку — генерала Терракотовой армии. Это такие глиняные фигуры воинов выше меня ростом с лицами одновременно зверскими и умными. Их делали, чтобы хоронить с ними императоров, пока страна Мин еще была империей. Ну чтобы императору одному не скучно лежалось.

Генерал был самый большой и хорошо сделанный, с самым человеческим лицом, и даже краска на нем совсем не поблекла. Так что я его запомнил.

— Как его вынесли? — удивился Флай. — Он здоровущий. И там сигнализация, я точно знаю. Ее папа помогал монтировать. Там инфракрасные датчики, папа еще сказал, что плохой выбор — среагирует и на человека, и на кошку, и даже на голубя. Так и будет всю ночь орать.

Если бы мы жили в большом городе, Флаю, может, вообще не стоило бы напоминать про папу. Чтоб его не заподозрили — ведь тот, кто сигнализацию ставил. знает все ее секреты. Но в Альбе мистера Флаэрти знают вообще все и знают, что честнее и правильнее его человека, наверно, вообще не бывает. Он же всем все чинит, хоть табуретку, хоть часы с бриллиантами. С него даже копию расписки никто не попросит, потому что ну зачем? Не присвоит же он табуретку. И часы. И машину.

— Ну вот как-то вынесли. Вывезли даже. Представляете, — Фиона совсем вывесилась наружу и заговорила шепотом, — там окно вынесли вместе с рамой. Хорошее окно, стекло двойное. И стену раскурочили. Наверно, подогнали грузовик, но как??? Туда ночью машины пускают только университетские.

Туда и днем-то попасть на машине было целое дело, и это я отлично знал. Зато меня пускали и на велосипеде, и верхом. Потому что еще в средневековье въезжать верхом в Дин Эйрин через парадные ворота разрешалось. И выезжать. И это никак не меняли. А в начале двадцатого века велосипед приравняли к лошади, чтобы не принимать отдельный закон.

Тут у Фионы зазвонил телефон, и она замахала на нас руками, словно ее начальник мог по телефону увидеть, что она делает. Мы пошли покупать ей кофе, пончики и фрукты в карамели. И думали по дороге, что делать. Но было слишком жарко и слишком таинственно, так что мы ничего не придумали.

Я пробовал принести и папе фруктов в карамели и разведать ситуацию, но он только высунулся из двери, взял фрукты, а на вопрос, чем ему помочь, вздохнул. Потом сказал, что будет очень благодарен, если мы не будем вмешиваться в международный скандал. В этом папа мог быть спокоен — какой скандал, если я так и не узнал ни одного ругательства на языке Мин?

Чтобы не лезть ни в какие скандалы, мы сначала купались, а потом помогали папе Флая чинить чей-то торчащий пружинами во все стороны диван, а маме Флая — готовить ужин на всю их большущую семью прямо во дворе в чане на костре, потому что ни топить печь, ни включать плитку дома в такую жару не хотелось. Я люблю такой ужин — когда все вкусное кинули в чан и долго варили, а еще быстро сделали торт из тонких вафель, готового крема, орехов и шоколада. А потом стало уже поздно идти домой, и мы остались ночевать у Флаэрти.