Ричард Длинные Руки – бургграф
Шрифт:
– Сэр Торкилстон, мы живы, а руки могут держать мечи. Не волнуйся, мы вернем девочку.
Амелия бросила на меня умоляющий взгляд. Торкилстон покосился на нее, покряхтел, но все-таки спросил:
– А что насчет черных месс?
Я отмахнулся:
– Да в задницу эти мессы! Пусть забавляются.
– Сэр Ричард, – сказал он и снова покосился на Амелию, – ходят слухи, что там приносят в жертву детей…
– Некрещеных, – уточнил я. – Аделька у нас крещеная, как я помню.
– Крещеная, – торопливо подтвердила Амелия.
– Ну вот, уже проще…
Выдра
– Да тем зверям какая разница? Надо успеть отбить до того, как соберутся. Кто знает, когда у них очередной сбор?
Я сказал:
– Не думаю, что ее принесут в жертву сегодня, уже светает… А до завтрашней ночи много воды утечет.
Амелия с мольбой смотрела на меня. Я проглотил кусок и, прежде чем мои зубы впились в следующий, сказал быстро:
– Никаких жертв! Никакой черной мессы.
– Откуда вы знаете?
– Знаю, – ответил я. Посмотрел на их лица, пояснил: – Это деловые люди. И ребенок им нужен для сделки, а не забавы.
– Какой сделки? – спросили оба в один голос.
Я прожевал, схватил еще один кусок и сожрал, прежде чем нашел силы ответить:
– Госпожа Вуазен надеялась, что все состоянии мужа отойдет к ней. Для того его и убила… руками Джафара. Но сейчас, когда все имущество Бриклайта принадлежит госпоже Амелии, ей ничего не остается, как попытаться отнять это состояние уже у госпожи Амелии.
Торкилстон смотрел на меня с ожиданием.
– И что нам делать?
– Ничего, – ответил я с хладнокровием, которого не испытывал. – Просто ждать.
Он помялся, спросил осторожно:
– И что будет?
– Пришлют весточку, – ответил я, отчаянно надеясь, что так и будет. Если уж тут пошли по рыночному пути, то будет торг, а не слепая месть, именуемая то благородной, то подлейшей, в зависимости от занятой стороны. – А мы тогда и решим, как поступить.
Амелия вскрикнула:
– Да будь оно проклято, все это состояние! Мне и то, что есть, самой не поднять!.. Куда еще и Бриклайтово? Я и свое отдам, только бы мой ребенок вернулся целым и невредимым!
Торкилстон вздохнул сочувствующе, я ответил с неловкостью:
– Я даже верю, что девочку вернут в целости, если переписать все имущество на госпожу Бриклайт…
Она вскрикнула, прижимая руки к груди:
– Так сделайте это, господин! Где эта проклятая бумага, я тут же ее порву, пусть сама владеет всем…
Я отстранил ее руку, Торкилстон перехватил Амелию, она спрятала лицо на его груди и зарыдала горько и безутешно. Я сказал с неловкостью:
– Я бы тоже отдал. Что значит имущество, когда на той стороне такое сокровище, как Аделька?.. Но нельзя давать подлецам выигрывать. Иначе мир рухнет. Победа одного подлеца окрыляет тысячи других. Так они помалкивают и прикидываются приличными людьми, а если хоть один из них победит таким образом, то здесь такое начнется… Нет, зло должно быть наказано. В назидание!
– И для предотвращения, – повторил Торкилстон. – Да, это верно… хоть и жестоко.
– По отношению к госпоже Бриклайт?
Он покачал головой:
– Эту гадину я бы сам с наслаждением задушил. Но жестоко вообще… Понимаю, что нельзя
– Это хорошо, – сказал я, – что не понимаешь.
– Почему?
– Не все нужно понимать. Есть истины, которые нужно принимать. Да, слепо! Потому что мы – люди.
Он посмотрел на меня с великим уважением, а я скривился, услышав в своих словах какую-то великую фальшь. Или даже не фальшь, а хуже: затасканную истину, настолько затасканную, что так и жаждется либо возразить, либо поступить наоборот.
Дождавшись ночи, я обошел дом, вяло казнясь, что позвал тогда Бобика, а он как чувствует, ходит следом и вздыхает так тяжело, что я не выдержал, встал на колени и поцеловал его в морду.
– Не печалься, мы отыщем Адельку.
Он вздохнул снова, в глазах глубокое сочувствие и виноватость, я погладил по громадной голове.
– Ты не виноват, это я тебя выдернул отсюда.
Послышались шаги, Торкилстон спустился по лестнице в легком доспехе, но с мечом в ножнах и двумя кинжалами на поясе.
– Собираетесь в город, сэр Ричард?
– Надо, – ответил я. – Оставляю Бобика с вами. Всякий раз, когда забираю отсюда, что-то случается.
– А вы?
– Просто пройдусь.
– Ночью?
– Во мне проснулось нечто поэтическое, – объяснил я.
– Лук не забудьте, – подсказал он.
– Зачем?
– Эльфов отгонять, – объяснил он, – всегда помогают стихи выстраивать. Лучше отстреливать сразу, чтоб свои вкусы не навязывали.
– У меня такие рифмы, – ответил я, – что тролли с воем разбегутся.
Глава 7
Амелия смотрит с лестницы, потому оба говорим беспечными голосами, улыбаемся, но потом я шел к выходу и чувствовал между лопаток ее умоляющий взгляд: спаси моего ребенка! Спаси мою девочку!..
Да и у Торкилстона в глазах нечто подобное. Похоже, пока я шатался по городу, он успел привязаться к детям.
Улицы пошли навстречу, как трещины в каменистой почве: низкие одинаковые домики, дым и чад от множества жаровен, сковородок, жаркий воздух целиком из запаха жареной рыбы, потом услышал песни, вопли и все то, что сопровождает в этом городе с первого дня.
Я напрягался изо всех сил, голова трещит, в какой-то момент ощутил боль в лобных долях и услышал там треск, словно лопнула яичная скорлупа. В носу стало горячо, успел поднять руки, на ладонь закапала кровь из обеих ноздрей.
Ночное зрение никогда не вызывает головокружения, потому что видишь все на том же месте. Просто видишь в темноте, только и всего, а вот запаховое – это кошмар… Человеческий мозг не приспособлен видеть картины прошлого, как вот я видел обычным зрением, как прошла красивая женщина и скрылась за углом, а в запаховом все еще идет в виде размытого на много сотен шагов в длину привидение. Точно так же вижу и все то, что за спиной. И эти вот реальности, накладываясь одна на другую и противореча друг другу, доводят до головокружения и вызывают судороги в животе.