Ричард Длинные Руки – фрейграф
Шрифт:
Я выпустил наконец раскушенную и раздавленную голову, кое-как выплыл на берег и сел там, вздрагивая от пережитого. Вода в озере бурлит, бьет ключом, поднимается внезапными фонтанами.
Я оттолкнулся от земли, взлетел кое-как, поднялся повыше, а оттуда неловко приземлился на каменный уступ.
Принцесса бросилась мне на шею.
— Ты не пострадал? Оно тебя не покусало?
— Все в порядке, — прохрипел я.
Мириам поглядывала в нашу сторону, потом кивнула:
— Наш рептиль сам кого хочешь покусает… Взгляните.
Сверху хорошо видно, как приподнимается огромная
— Озеро относительно почищено.
Мириам спросила с подозрением:
— Для чего?
— Ты хотела сказать, от чего?
Она покачала головой:
— От чего, понятно. Но у тебя другая цель?
— Верно, — согласился я. — А ты умная, оказывается. Наверное, невкусная…
Она промолчала, но на лице боролись противоречивые чувства, словно хотела возразить, в самом деле какая из женщин признается, что у нее не сладкое мясцо, с другой стороны — я же совсем недавно готовился съесть, как бы снова не вернулся к здравой идее.
Обе оживленно чирикают на моей спине, укрывшись плащами от встречного ветра по самые глаза, а я рассматривал важно плывущую землю внизу и вспоминал битву при Кресси. Доспехи у французского и английского войска были одинаковыми, как и мечи, топоры, луки и арбалеты. И сами они не отличилась друг от друга, дети одной культуры и одного мировоззрения. Но англичане разгромили французское войско с соотношением потерь двадцать тысяч против двухсот.
Нет в мире более яркого примера, что умелое построение и точное взаимодействие лучников, ратников и тяжелых рыцарей и есть ключ к победе.
У меня же задача, как мне кажется, даже проще, если не углубляться в мелочи. Кортес и Писарро с небольшими отрядами конкистадоров наносили поражение огромным войскам индейцев. На их стороне были невиданные для индейцев доспехи, страшные кони и огнестрельное оружие. Мое крестоносное войско теоретически способно довольно быстро сломить сопротивление этих разрозненных племен, что перестали быть единым кулаком после поражения в Орифламме, или Сен-Мари, как им больше нравится.
Здесь главное — не дать им объединиться, а постараться натравливать одно племя на другое, как делали все завоеватели, а еще ни в коем случае не повторять ошибок прежних попыток подчинения и ни в коем случае не трогать магов. Но как… как? Мы же крестоносцы! Мы несем веру Христа на своих знаменах…
Сзади раздался ликующий вопль:
— Вон там на перекрестке дорог маленький домик!.. Там мой отец!
— Ты его видишь?
— Нет, мы там жили…
— Хорошо, — ответил я, — снижаюсь. А ты прыгай наверху и размахивай лапками, чтоб не разбежались. От восторга, понятно.
— А не свалюсь?
— Так в родном же дворе упадешь, — утешил я. — Прямо на пороге…
— Свинья!
— Ну вот еще и свинья…
Я распластал крылья, надеясь, что отсюда с глухой стены сяду незаметно,
Едва я опустился на землю и застыл, Мириам тут же начала торопливо сбрасывать плащ, веревки, ремни, а спустилась с такой скоростью, что почти скатилась на землю. Принцесса начала было освобождаться тоже, я проворчал, что ей лучше оставаться на моей горбатой спине.
— Думаешь, тебя плохо встретят? — спросила она наивно.
Я промолчал, а тем временем Мириам бегом обогнула дом. Я настроился терпеливо ждать некоторое время, возможно, долго, однако Мириам появилась буквально через минуту, растрепанная и бледная.
— Скорее! Он умирает…
Уже не стараясь скрываться, я обошел дом, дверь распахнута настежь, мне не войти, но голову просунул, а шея у меня длинная. Мириам с плачем бросилась на грудь залитого кровью мужчины с седыми редкими волосами и короткой белой бородкой, тоже запятнанной кровью.
Тело его покрыто колотыми и резаными ранами, их множество, явно пытали, несчастный еще дышит, истерзанный, весь в запекшейся крови. Я стиснул челюсти. Пытают, чтобы расколоть упрямца, добыть тщательно укрываемые сведения, но что могли пытаться узнать у этого старика? Скорее, мучили просто по привычке, походя. Раз уж пришли, то почему не поиздеваться?
Мириам упала на колени возле приемного отца и ухватила его за руку. В глазах заблестели слезы, наполнили до запруды и, прорвав ее, медленно и трудно поползли по щекам.
— Отец!.. Кто это был? Зачем они это сделали?
Я убрал себя из дверного проема и проревел:
— Мириам, выйди.
Она зло оглянулась.
— Зачем?
— Это не для женщин, — сказал я значительно.
Она помотала головой.
— Ни за что!
Я через окно смотрел на старика, у того в глазах мелькнул ужас, но мы, мужчины, умеем держаться, и голос его прозвучал хоть едва слышно, но твердо:
— Мириам… оставь нас ненадолго.
Она сверкнула глазищами, однако поднялась, еще раз посмотрела зло и с подозрением, но вышла из комнаты. Я через окно протянул к умирающему лапу. Старик вздохнул и закрыл глаза. Я осторожно коснулся его груди перепончатой пятерней, ничего не ощутил, попытался нащупать в себе ту струнку, что делает паладина еще и врачевателем ран.
Он открыл глаза и уставился на меня с немым изумлением.
— Что случилось? — проговорил он с трудом. — Боль ушла… но я еще жив.
Я поспешно убрал лапу. Он смотрел ей вслед, в глазах снова мелькнул страх, но тут же испарился.
— Пока лежи, — прорычал я как можно тише. — А кровь, хоть и засохла, не стирай. А то пойдут разговоры, начнут приносить всяких безруких и безногих…
Он прошептал:
— Как ты сумел… Кто ты? Небесный Дракон?
— Смертным знать не велено, — сказал я значительно, но дал себе пинка, что перестарался, надо было всего лишь чуть подлечить, а дальше выкарабкался бы сам. Но в драконьей шкуре не рассчитать усилие, да и, похоже, моя лекарская мощь все еще усиливается. — Закрой глаза и поспи. Утром станет лучше.