Ричард Длинные Руки – фюрст
Шрифт:
Он смотрел на меня снизу вверх, это я здесь как будто еще вырос, а он только уменьшатся в объеме, хотя все такой же колючеглазый и настороженный, как и в тот первый день, когда мы с ним схлестнулись за подстреленную добычу.
— Сэр Жерар, — сказал я приветливо.
Он отвесил поклон средней учтивости.
— Ваша светлость…
— Рад вашему возвращению, барон, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучат важно и отечески. — И не просто возвращению, а с победой! Чем могу помочь в обустройстве в мирной жизни, барон?
Он распрямился и посмотрел мне
— Ваша светлость, вы с вашей дивной проницательностью смотрите прямо в корень. Моя служба у барона Пасе и… дальнейшая не располагала к семейной жизни, и я так и не успел обзавестись семьей.
— Так-так, — сказал я заинтересованно, — что-то меняется?
— Да, ваша светлость, — сообщил он. — Одна милая леди, зовут ее Элизабет, она из провинции и при дворе не бывает, оказывает мне знаки внимания. Я уже переговорил с ее родителями…
Я прервал:
— Если они не против, то можете заручиться моей поддержкой! Поздравляю вас, барон!
Он поклонился и отступил, а на его место торопливо шагнул следующий из удостоенных аудиенции.
Глава 12
День прошел как-то суматошно, я переделал кучу дел, но остается странное и тягостное ощущение, что топчусь на месте. Возможно, в этом и заключается вся жизнь правителей: поддерживать стабильность, не давать государственной каравелле рассыпаться от ударов волн и ветров, а до столкновения с другими кораблями не допускать вовсе?
Где мое беспечное паладинство, когда несся на арбогастре, догоняя ветер, а нас обгонял веселый Бобик? А теперь их обоих почти не вижу…
Сэр Жерар то и дело заносит указы и распоряжения на подпись, половину бракую и пишу свои формулировки, сэр Жерар ахает, но я свиреп и зол, наконец он осмелился поинтересоваться:
— Чем вы так недовольны, ваша светлость?
Я с неохотой посмотрел в его честное лицо.
— Знаете, сэр Жерар, я как-то незаметно начал сползать в мир.
— Простите, ваша светлость…
— В мирские слабости, — пояснил я.
Он посмотрел удивленно.
— Но… сэр Ричард, вы же не монах…
— Да? — переспросил я. — Мне кажется, каждый великий государственный деятель вполне из себя монах. Или великий философ, ученый, подвижник… Это все, конечно, обо мне, как вы понимаете, потому могу говорить и за других великих. А такое сползание чревато тем, что принимаешь систему ценностей не мира даже, а вообще мирка. Я чуть было не принял, но уж больно натерло шею, и я подумал: король я или не король?..
Он взглянул опасливо, наклонил голову, как бы соглашаясь, что да, король, но вслух сказать так и не решился.
— Вы как-то все воспринимаете иначе, — осторожно произнес он.
— Видите ли, любезный сэр Жерар, — сказал я, — и вы, и я, мы оба смотрим на небо. Не часто, но… смотрим. Однако видим разное.
— Да, — ответил он и, собрав со стола подписанные бумаги, пошел к двери, бросив уже оттуда, — да, конечно…
Я не понял, что за подтекст в его словах, но слово «небо» натолкнуло на то, что уже пора бы попробовать кое-что для будущей экспедиции
Он вытаращил глаза.
— Ваша светлость…
— Надо готовиться, — объяснил я.
— К чему?
— А вот лишат меня всех титулов, чем заниматься? Надо научиться хотя бы полы мыть…
Не говоря ни слова, он ушел, вскоре явился насмерть перепуганный слуга, дрожащими руками поставил у камина лопату и швабру, исчез бегом.
Вчера мастера принесли три пары линз, как я и заказывал, но никто даже не догадывается, что я задумал. Увеличительные стекла, так их называют, знали еще в глубокой древности, но никому не приходило в голову взять два и посмотреть в одно на другое.
Да если кто и взглянул нечаянно, то увидел еще больше размытое мутное пятно. С двумя линзами, самое главное, расположить их на таком точном расстоянии друг от друга, чтобы изображение было не только увеличенным, но и четким.
Я еще вчера хотел поискать две трубы, но понял, что это не эрцгерцожье дело, да и можно поступить намного проще.
Сейчас, оставшись наедине с таким замечательным умницей, как я сам, взял два листа плотной бумаги, один накрутил на ручку швабры, другой — на ручку лопаты. Лопатья, как и положено, оказалась шире и легко принимала в себя ту, что я снял с ручки швабры. Я накрутил еще лист, чтобы не болталась, а двигалась с некоторым усилием, теперь осталось на край лопатьей прикрепить линзу, она послужит объективом, а на выступающий конец более тонкой трубки — вторую, эта будет окуляром.
Приклеить линзы оказалось труднее, но через полчаса упорных попыток я уже рассматривал домики напротив в эту подзорную трубу и прикидывал, с какого расстояния смогу замечать вражеские корабли.
Вчера все небо сгорало в пламенном закате, словно в Первый День Творения, в нем разверзались бездонные глубины, громоздились библейские горы, а сегодня заход солнца бледнее, чем щеки умирающего, облака застыли, словно мертвые, даже полиловели, ветерок стих, все замерло до утра.
С востока медленно надвигается тьма, даже не дожидаясь, когда погаснет последний намек на недавний день, я вышел на балкон, внизу прошла стража из четырех бдительных армландцев, потому сперва вошел в личину исчезника, потом с трудом перетек в птеродактиля, потому что так получается всегда труднее, а если слабо сконцентрироваться, то и вовсе хоть головой в стену бейся.
Сегодня барон Альбрехт немногословно доложил, что заговорщики под пытками молчат, но нити ведут в замок герцога Фуланда, к тому же один из юных заговорщиков оказался его родней, так что попытаться получить какие-то сведения подслушиванием и подсматриванием хоть и не совсем по-майордомьи и эрцгерцожьи, зато самый прямой путь.
Особняк герцога Чарльза Фуланда возвышается в ночи огромный и мрачный, почти весь черный, кроме двух окошек под самой крышей, в тех комнатах странный свет, слишком яркий для свечей и недостаточно багровый, если от факелов или светильников на жире.