Ричард Длинные Руки – граф
Шрифт:
Она вяло отмахнулась.
— Дурак. И чего я с тобой так разоткровенничалась? Наверное, потому, что слушаешь без страха. Я не вижу на твоем лице постоянного желания улизнуть, отвертеться, постараться прислать вместо себя кого-нибудь другого. Видать, вы там в свернутом королевстве живете с господами из замка в мире.
— Они для нас как родители, — объяснил я. — Бывают строгими, но всегда справедливы! Мы же видим, не тупые.
Она помолчала, словно прикидывала, бывала ли хоть раз справедливой с челядью или же страшатся только по дури. Я услышал тяжелый вздох, она поднялась во весь рост, блестящая,
— Разве можно быть всегда справедливым? Да и по-разному понимают справедливость…
Не дура, мелькнула мысль, и потому я сделал глупое лицо и еще больше раскрыл рот. Она не двигалась, я принялся промакивать ее тугое тело, где-то вытер без всяких церемоний, прижимая полотенце плотно, собирая крупные капли. Она следила за мной и моими движениями очень настороженно, я наконец убрал воду с ее лодыжек, она кивнула и переступила через край лохани.
— Разве ты не заметил, — произнесла она ровным голосом, — что лорд Кассель что-то недоговаривал?
— Вы оба недоговаривали, — ответил я честно. — Я мало что понял, я ж человек простой, но вы оба торговались и, как мне показалось, оба знали, что ничего не получите.
Она взглянула мне в лицо. В ее глазах почудилась насмешка.
— Ты хоть и простой, но не дурак. Мы знали, что ничего не получим, но оба… надеялись.
— Все время надеялись? — спросил я.
Она поняла, что я имел в виду, злая улыбка искривила ее полные губы.
— Да, пожалуй, никогда не забывались.
— Тяжело быть благородным, — посочувствовал я.
— Иногда — противно, — сказала она.
Между ее сдвинутых бровей иногда с сухим треском проскакивала короткая искорка, а будь расстояние между ними шире — блистала бы грозная молния. Я помалкивал, устрашенный, она прошла к брошенному халату, я забежал вперед, подхватил и, картинно растопырив, подал ей так, что ей оставалось только повернуться спиной и сунуть руки в рукава.
Довольная улыбка промелькнула на ее лице.
— Да, нравы в вашем королевстве отличаются, отличаются…
— Дык мы простые, — согласился я, — это вы все здесь такие сложные, нервные, раздражительные, дерганые…
Она рассматривала меня с интересом.
— Даже Христина?
Я развел руками.
— Да Христина как раз простая, как молодая корова, что и хорошо. Женщина ведь должна уметь что? Первое — лежать, второе — молча. Христина все это умеет, а что еще от нее надо? Это вот вы не женщина…
Она вскинула брови, глаза стали удивленными.
— Да?.. Нет-нет, останься. Мне нужно кое-что решить, а ты годишься как раз для этого… постучать в дурака.
Я поклонился с самым смиренным видом.
— Вы не ошиблись, ваша милость. Я именно тот дурак, которому можете рассказывать все. Я все равно ничего не пойму, но от меня может рикошетом отскочить очень умная мысль. Если не поранитесь, хватайте на лету!
Глава 5
Жизненные наблюдения показывают, что иногда женщина злится на одного мужчину, а мстит всем остальным. Я не знаю, чем мужчины обидели леди Элинор, или кто-то один ее обидел, но у меня стойкое
Имя герцога Готфрида ни разу не упоминалось, но я чувствовал по каким-то неясным намекам, что он как раз и стоит во главе угла. И даже не потому, что его крепость закрывает выход из «зеленого клина». Чем-то насолил когда-то очень сильно, насолил, а женщины — животные злобные. Это в стихах да в песнях им приписываем милосердие и кротость, на самом же деле куда безопаснее обидеть сто голодных крокодилов, чем одну женщину…
Я смотрел на нее преданно, всегда готовый поклониться, а она погладила кошку на подоконнике, бросила ей пару слов, кошка опрометью ринулась в дыру под дверью, а через пару минут в комнату вошла с нагруженным подносом Мадина. Повинуясь взгляду волшебницы, торопливо перегрузила на стол несколько тарелок, по большей части со сдобными пирогами, и только на одной с блестящим брюхом и выпуклой грудью откормленная курица, от нее пахнуло жаром, а коричневая с пупырышками кожа шипит и пузырится мельчайшими капельками сладкого сока. Вместо гарнира курица обложена со всех сторон мелкими, в мизинец размером и такими же по толщине, трубочками пирожков. Хотя их обжаривали со всех сторон, но у всех есть светлое брюшко и блестящая коричневая корочка.
Мадина поставила кувшин, две чаши и поспешно ушмыгнула, не осмелившись поднять глаз на повелительницу или ее гостя.
Леди Элинор взялась за кувшин, темно-красная струя хлынула в чашу. Проделала так привычно, что мне стало ясно: слуг допускает прислуживать только в торжественных случаях, когда что-то надо демонстрировать гостям, а когда одна, то вот так все сама, все сама…
Она в задумчивости отрезала кусок пирога и медленно жевала, запивая вином. Когда темно-красная жидкость осталась на дне, я взял кувшин и, прежде чем она успела отдернуть руку, налил в чашу еще.
— Ну, — сказала она в затруднении, — да-да, все правильно… Кстати, ты садись, садись. Бери, ешь.
Я медленно сел и благовоспитанно сложил руки на коленях. Она взглядом указала на курицу, я взял нож и разрезал, глаза волшебницы следили за каждым моим движением.
— Как, нравится?
Я пробормотал:
— Еще не знаю. Но так… красиво.
— У вас готовят так?
— Почти, — ответил я. — Мужчины не очень разбираются, что едят, ваша милость. Нам лишь бы побольше.
— Понятно, — ответила она. — Это везде так. А вино пьете?
— Кто ж его не пьет? — удивился я. — Разве только те, кто пьет водку или коньяк?
Она переспросила:
— Коньяк? Что это?
Разделанная курица медленно остывала, а я рассказывал о коньяке, водке, джине, виски, рассказал про грог и глинтвейн, про коктейли, курица перестала исходить сладким паром, но и леди Элинор, заслушавшись, держала в ладони надкушенный пирог, глаза блестят, ноздри раздуваются. Наконец, когда я решил, что хватит, она выдохнула с шумом:
— Я так и подозревала, что ваше королевство свернулось еще до последней Войны Магов!