Ричард Длинные Руки – граф
Шрифт:
— С внешними врагами разобрались, — промурлыкала она непривычно нежным голосом, — теперь надо подобрать ключик к этому чародею из волшебной страны… Люблю одерживать победы! Может быть, он тоже из какого-то свернутого королевства?
— Вам виднее, — ответил я дипломатично.
— Ты возражай, — велела она. — Как же я могу стучать в дурака, если не возражаешь?
— Боюсь, — признался я честно и посмотрел ей в глаза правдивым взором простого человека, которому скрывать нечего, он для этого недостаточно ученый. — Вы ж меня в жабу!.. Если
Она поморщилась:
— Да какая разница?
— Как какая, — возразил я. — Лягушку если поцелуешь, она сразу превращается в того, кем была раньше!.. Я знаю, наши девушки из деревни уже всех лягушек перецеловали в речке, теперь в озере целуют… Все надеются принца расколдовать.
— И получается? — спросила она насмешливо.
— Нет, — признался я сокрушенно. — Ни разу. Чаще всего из лягушек получаются простые крестьяне, несколько раз — дворянские дети. Раза четыре — бароны, и только однажды — граф. Правда, молодой и красивый. Сразу же взял спасительницу в жены, хотя она как раз и была жаба жабой.
Она слушала с некоторым удивлением, потом тряхнула головой.
— Ладно, пошли!.. Не отставай.
Мы двинулись через коридор, совсем не тот, каким казался ночью, даже стены отсвечивают теплым золотистым янтарем. Я долго думал, наконец сказал с глубоким убеждением, как плод долгих и мучительных раздумий над смыслом жизни:
— И вообще — жабы дурные. А лягушки — хитрые.
Она наморщила нос.
— Почему так решил?
— Да лягушки, — объяснил я глубокомысленно и с восторгом в голосе, — что только не придумывают! Вот одна, сидя в болоте, подслушала разговоры уток про теплые края, где никогда не бывает зимы, где целые тучи комаров, и все комары такие толстые и жирные…
Она слушала с интересом, я рассказал ей про лягушку-путешественницу. Сам увлекся, прекрасную историю придумал Гаршин, леди Элинор слушала с великим интересом, а когда я закончил, сказала задумчиво:
— Любопытные в ваших землях лягушки…
— Потому и говорят в народе, — объяснил я, — что Иван-дурак умнее, чем Иван — королевский сын. Потому что Иван-дурак женился на дочке короля, а королевский сын — на жабе… Э-э, в смысле та королевская дочь сидела в болоте, будучи лягушкой, и поджидала его, как паук муху. Вы ж, наверное, знаете ту историю?
— Нет, — ответила она с интересом. — У нас совсем другие истории.
— Ну как же, — сказал я с удивлением, — это ж все знают! Выстрелил Иван — королевский сын из лука и пошел судьбу искать. Притопал на болото, а там лягушка на кочке стрелу его в лапах держит. Или в пасти, неважно. Взглянул королевский сын на стрелу в лапах лягушки, узнал по отметке, вздохнул горько: «Никуда не денешься — придется жениться». И женился. Вот только простак не знал, а лягушка не призналась, что еще накануне сперла стрелу у него из колчана.
— Ого, — только и сказала она.
Я приосанился и сказал важно:
— Потому умные люди и говорят: не
Она проворчала:
— Что у вас за лягушачий какой-то народ! У нас на лягушек вообще не смотрят. И сказки про них не придумывают.
— Наверно, — предположил я глубокомысленно, — на свете, кроме этого острова, есть еще страны?.. Трудно в это поверить, знаю, но все-таки, леди Элинор, я сам в этом чуде убедился!
Она хмыкнула, но ничего не сказала.
Мы ушли не так уж и глубоко, как сверху раздались крики, шум, донесся гулкий, словно в колодце, голос Адальберта:
— Леди Элинор!.. Леди Элинор!.. Срочно!
Она остановилась, лицо сразу напряглось, застыло на миг. Ноздри красиво вырезанного носа затрепетали, как крылья взлетающей бабочки.
— Зовут, — сказал я нерешительно, — но ведь кто посмеет вот так звать, если не сам король или анпиратор?
Она поколебалась, я видел, что ей, как и мне, страстно хочется добраться до сокровищ, но волшебница тоже могла задавить в себе нечто, сказала со сдавленной яростью:
— Вернемся. Но если зря, я их всех в жаб…
Наверху, не решаясь спускаться в запретное подземелье, Адальберт и Винченц, взволнованные, бледные, Адальберт сказал быстро:
— Ваша милость! Всего несколько минут. Вы должны послушать…
— Говори, — потребовала она.
— Не его, — сказал Винченц хмуро. — Ваша милость, вы должны послушать другого человека.
Он что-то недоговаривал, она сказала еще резче:
— Хорошо, пойдемте ко мне. Но если потревожили зря…
Винченц сказал упрямо:
— Да, мы знаем. В жаб. Проще бы промолчать. Но мы вам служим верно, ваша милость.
Они ушли, я остался, как дурак, не зная, куда идти и что делать, но если я простолюдин и челядин, то мне место в людской, где всегда горит очаг, где можно перекусить и попить пивка….
Там я и провел с полчаса. Как вдруг дверь распахнулась, Раймон прокричал так, будто в замке пожар:
— Дик, к хозяйке!
Я промчался наверх, рывок по коридору, дверь распахиваю толчком, все равно никого не зашибу, глаза преданно выпучены. Леди Элинор стоит в напряженной позе, бледная от ярости, под противоположной стеной. Внезапно пахнуло ледяным холодом, я всей кожей ощутил смертельную опасность, но не успел открыть рот, как сзади под ребра с двух сторон впились острые лезвия.
— Не двигайся, — предупредил жестокий голос, я узнал Винченца, но не рискнул даже скосить глаза. — Застынь!.. Теперь медленно руки назад… так…
Сильные руки схватили мои запястья, грубая веревка больно врезалась в кожу. Винченца я узнал бы по запаху конского пота и жареного лука. К нему примешивается аромат изысканных благовоний, и без запахового зрения вижу Адальберта, что прижал острие ножа к моему боку. Одно резкое движение, и острое как бритва лезвие пропорет печень. Никакая регенерация не поможет, помру от болевого шока.