Ричард Длинные Руки – ландлорд
Шрифт:
— Я буду окружена лучшими воинами Армландии. Но все равно спасибо.
— Пустяки.
Она слабо усмехнулась.
— Все-таки вы не очень умело отпускаете комплименты. Иногда настолько изысканные, что не сразу поймешь, а иногда... как вот сейчас.
— А что я сказал?
— Вы назвали меня пустяком, — обвинила она, но глаза смеялись, щеки порозовели, а пунцовые губы точно спелые ягоды черешни, так и просятся, чтобы я медленно и нежно взял их своими твердыми губами, ощутил их сладость и нежность...
Пауза затянулась,
— Прошу прощения, леди Беатриса... Я же говорил, что я из медвежачьего угла. Если комплимент удается, то нечаянно.
Ее сияющие глаза медленно погасли, из груди вырвался вздох, а через мгновение я услышал спокойный контролируемый голос:
— Я рада, что вы примете участие в Большой Охоте, сэр Светлый. Я хочу, чтобы все мои гости получили удовольствие от пребывания в моем замке.
В нашу сторону торопливо шел граф Росчертский, а за ним оруженосец и двое дворян. Граф на ходу сорвал шляпу и отвесил поклон, отчего мясистое лицо побагровело, словно с него содрали кожу. Дворяне остановились, уловив знак графа, торопливо свернули в другую сторону.
Я торопливо поклонился леди Беатрисе.
— Прошу меня извинить, леди. Передаю вас тому, кто умеет лучше говорить любезности.
Граф Росчертский сказал жирным густым голосом:
— Да-да, сэр Светлый, идите, идите, идите... Я позабочусь о прекраснейшей из ледей!
Я учтиво поклонился уже обоим и пошел дальше. Леди Беатриса, несколько задетая такой небрежной передачей из рук в руки, пару мгновений выжидала, я чувствовал ее взгляд на затылке, но я не вернулся, а пошел в дальний угол двора, заприметив гончара с его нехитрым станком.
Мальчишка принес в мешке сырую глину. Рядом с гончаром деревянное корыто, время от времени он запускал туда облепленную глиной пятерню и зачерпывал новую горсть. Я засмотрелся, как он мерно нажимает ногой на доску. Система ремней вертит перед ним столб с крышкой, а гончар только легко касается мокрой глины, и та мгновенно меняет форму, становясь то приплюснутой миской, то высоким кувшином.
Мне показалось, что гончар сам еще не решил, что сотворить на этот раз. Так бывает, когда заказа нет, а самому трудно решиться на что-то определенное: вдруг такого товара на рынке будет полно...
Я понаблюдал, в голове оформилось наконец понимание, почему я пришел именно сюда.
— Долго учился? — спросил я.
Он ответил с поклоном:
— Всю жизнь, ваша милость. И сейчас учусь.
— Ну да, новому надо учиться. Ты прав. Я хочу научиться делать чашку. Покажешь?
Он в великом удивлении даже глину выпустил из рук, и та стала расплываться лепешкой.
— Да зачем вам, ваша милость? Скажите, все сделаю!
— Да мне вожжа под хвост попала, — объяснил я. — Изволю — и все тут. Держи!
Я бросил ему золотой, он ловко поймал, несмотря на растерянность, испачканными в глине руками. Я жестом согнал
Глина под моими пальцами сразу же начала менять форму, но я забывал давить на педаль, все останавливалось, гончар суетился вокруг, показывал и подсказывал, мимо проходили челядинцы и втихомолку улыбались. Прошли двое дворян, поулыбались, но, едва я бросил в их сторону грозный взгляд, торопливо сделали вид, что смеются над конюхом, неумело гоняющим лошадь.
Чашка начала получаться после получаса безуспешных попыток. Еще час я потратил на то, чтобы научиться делать маленькую чашку, большую и еще больше. Затем поставили сушить. Гончар рвался научить меня делать чашки для знатных господ, у меня талант делать глиняную посуду, я отмахнулся: сойдет.
Когда чашки высохли, я долго держал их в руках, запоминая все ощущения, все чувства, которые вызывают у меня прикосновения сделанного своими руками из простой глины, именно из простой, которая везде под ногами.
Леди Беатриса, то ли доложили, то ли случайно проходила мимо, хотя я в эти случайности плохо верю, с любопытством оглядела мои испачканные глиной по локоть руки.
— Готовитесь оставить рыцарское ремесло, сэр Светлый?
— Заметно?
— Еще бы!
— Может быть, — сказал я с задумчивости, — и стоит... Сниму доспехи, уйду в скитания, как святой отшельник, буду питаться подаянием... Стану святым, будете мне поклоны бить.
Она поморщилась.
— А зачем ремесло гончара?
— А если на халяву не покормят, — рассудил я, — смогу заработать!
— Вы практичны, сэр Светлый, — сказала она с отвращением. — И слишком предусмотрительны. Такие святыми не становятся.
— А какие?
Она в затруднении наморщила лобик.
— Святые... это такие же неистовые, как и лучшие из рыцарей! Они не думают о том, покормят их или не покормят, они идут на подвиги с чистым сердцем без страха и мыслей об отступлении!
— Ну, совсем как я, — сказал я гордо. — Леди Беатриса, вы в меня уже влюбились?
Она скривилась, будто хлебнула уксуса, да еще и в говно вступила, отвернулась и пошла прочь. За нею, хихикая и стреляя глазками, пошли ее благородные девицы и еще целая толпа рыцарей и вельмож.
Я пошел к колодцу, там мне полили на руки, смывая глину, поулыбались над причудами лорда. Пока я вытирался, появился сэр Растер, огромный и толстый, как тролль, пошел через двор, угрожающе растопырив локти и поглядывая по сторонам.
Увидев меня, небрежно махнул рукой. Я посмотрел вслед леди Беатрисе, они направились к широкой скамейке под сенью раскидистого дуба, граф Росчертский собственной шляпой смахнул опавшие листья. Леди Беатриса поблагодарила кивком, и, едва она села, все постарались расположиться к ней поближе: кто сел рядом, кто встал за спиной. Граф Росчертский и барон Байер вообще преданно сели на землю у ее ног.