Ричард Длинные Руки – ландлорд
Шрифт:
— Сэр... вы невыносимо грубы.
— Почему?
— Так грубо о женщине!
Я удивился:
— О женщине? Вообще я имел в виду ваши владения, когда говорил о достоинствах. Я же честный человек, леди! Вы меня обижаете.
Она сказала тихо:
— Извините, если обидела, хотя и не вижу, где могла задеть вашу чувствительную душу. Но все равно не понимаю, почему вы так...
— Мне можно, — ответил я.
— Почему?
Я нагло оскалил зубы.
— Я, слава господу, не ваш жених. Так
Она покраснела сильнее, я подумал, что в самом деле ей пора отлучиться за кусты, поднялся и подал ей руку.
— Вставайте, леди Беатриса. Я отведу вас.
— Куда? — спросила она испуганно.
— Куда даже короли пешком ходят, — объяснил я. — И даже императоры. Мочевой пузырь, как сердце, ему не прикажешь.
Она мгновение смотрела непонимающе, потом густая краска залила даже шею и грудь.
— Сэр...
— Леди, — ответил я терпеливо. — Мы здесь одни. Стесняться некого. Никто из ваших женихов не видит.
— А вы?
— Я не жених, — повторил я. — Мне можно. А одну вас не могу отпустить даже за ближайший куст. Во-первых, он какой-то плотоядный с виду. Во-вторых, за ним может что-то прятаться, в-третьих, ветер с той стороны... А возле костра вы, наверное, сами не захотите...
Она вспыхнула еще ярче, однако поднялась, из чего я заключил, что в самом деле приперло, даже не спорит, хотя, конечно, потом мне припомнит такое надругательство над ее скромностью и целомудренностью.
На миг она заколебалась, я настойчиво напомнил:
— Леди Беатриса, в некоторых случаях важнее не добежать, а донести.
Я выбрал удобное место за ближайшим же кустом, что сразу же повернул цветы и листья раструбами в нашу сторону.
— Отвернитесь, — бросила она сердито.
Я отвернулся и начал напевать что-то легкомысленное, все-таки какие-то звуки доносятся, а потом и запах, но я благоразумно учел направление ветра, так что ждал, ветви дрогнули и начали приближаться. Я вытащил меч и обрубил самую толстую. Куст вскрикнул тонким кошачьим голосом, ветви затряслись. Я срубил еще пару. Куст затрясло сильнее, я с изумлением увидел, как из-под земли поднимаются белесые корни.
Леди Беатриса тоненько вскрикнула. Не оборачиваясь, я спросил:
— На вас напали?
— Н-нет...
— Трудитесь спокойно, — посоветовал я. — Все нормально...
— Но как же?..
— Ничего-ничего, — успокоил я. — Ветер с этой стороны, все в порядке.
Я приготовился рубить корни, но куст вытащился весь и, как уродливый паук с перебитыми лапами, отполз на три шага в сторону, открыв моему взору присевшую леди Беатрису. Корни отыскали рыхлую землю и начали поспешно внедряться.
Леди Беатриса поднялась, красная, как вареный рак, на меня смотреть старательно
Пес сбегал посмотрел, куда это леди отлучалась, вернулся и посмотрел на нее с великим уважением, а потом лег и долго тер лапами нос.
Избегая встречаться со мной взглядом, она то и дело поглядывала на куст с отрубленными ветками. Там на месте ран пенится белесый сок, заливает раны, а сбоку уж набухает почка, куда корни перенаправили питание.
— Он... хотел напасть?
— Кто знает? — ответил я. — Возможно, хотел лишь прикоснуться к вам, такой нежной, объясниться в любви. Он весь в цветах, заметили?.. В смысле, в поре. Поре опыления. Вот и потянуло к вам, другому нежному цветку...
— Тогда зачем вы его?..
— Я не был уверен, — пояснил я. — А самое главное — как я могу дать ему прикасаться к вам, когда здесь я, самец во всей красе? Я ж не вуайерист какой, чтобы вот так спокойно смотреть...
Ее щеки восхитительно покраснели, я мучительно думал, какую бы грубость еще сказать, чтобы держать между нами барьер, а то мои руки уже тянутся к ней, я уже вижу, как она опускает прелестную головку мне на грудь и затихает, счастливая, что о ней позаботятся.
Нет, это надо в себе давить. Паладин, в сердце которого женщина начинает занимать значительное место, — уже не паладин. Паладин думает и действует только во имя высокого, а женщина по определению там находиться не может.
Даже то, что называется любовью, — всего лишь одухотворенное половое влечение. Потому благородный Роланд, умирая в Ронсевальском вроде бы ущелье, прощается не с верной невестой Альдой, что ждет его возвращения, а со своей возлюбленной спатой, то бишь обоюдоострым мечом.
Бобик приволок снова ящерицу. Она еще слабо дрыгала всеми четырьмя лапами, я быстро разделал ее, ничего особенного не нашел, разве что размеры не ящеричные, а скорее, динозаврьи. Не тираннозавр, конечно, но и не среднеевропейская ящерица.
Леди Беатриса спросила испуганно:
— А тут что... зайцев или барсуков нет?
— Все есть, — успокоил я, хотя далеко не был так уверен, — просто моя собачка очень любопытная. Любит добывать новое.
— Господи, но опять... ящерица...
— Отличное мясо, — заверил я. — Если отбросить религиозные предрассудки, то можно есть абсолютно все на свете! Мы не свиньи какие-нибудь, что отказываются, к примеру, от бобовых...
Мясо быстро жарилось на углях, белое и сухое, как у цыпленка, абсолютно нежирное, хотя проблема малокалорийности здесь еще не скоро встанет, потек сладковатый запах, в моем желудке громко и немелодично квакнуло.
— Ваш желудок есть просит, — сказал я.
Она возмутилась:
— Это у вас урчит!