Ричард Длинные Руки – ландлорд

Орловский Гай Юлий

Храма, подумал я снова. Дорожка расширилась, под копытами сухо стучит земля, если это земля, а не дерево стены уходят ввысь, но что-то подсказывает, что в незримой сейчас высоте плавно загибаются навстречу одна другой, образуя свод. Там темно и жутко, могут водиться странные звери, но это в самом деле лесной храм с одним-единственным входом и выходом...

В кустах шелестнуло, я ухватился за рукоять меча, но увидел только спину убегающего животного.

— Как хорошо! — вырвалось у меня.

— Что? — спросила леди Беатриса

настороженно.

— Да это не вам, — сообщил я любезно.

— Догадываюсь, — ответила она едко. — Мне бы вы приготовили какую-нибудь гадость. А чему радуетесь?

— Хоть что-то от нас убегает, — объяснил я. — А то все бросаются и бросаются, злющее зверье какое! Вот даже вы, леди Беатриса, как будто из этого леса вышли...

Спину сидящего Бобика я увидел издали, умолк, взялся за рукоять меча. Леди Беатриса тут же охнула и ухватилась за меня покрепче.

Зайчик вышел на поляну, встал рядом с Бобиком. Тот высунул язык, оглянулся на меня, но я сам молчал, и он тоже уставился на странную скульптурную группу. Восемь человек сидят и лежат вокруг выжженного пятна на земле, у одного в руках нечто вроде домбры, двое вскинули в приветствии кружки, один грызет кость, еще один оперся на локоть и слушает музыканта, остальные укрылись одеялами и, приготовившись спать, слушают музыканта. Возможно, и певца.

Леди Беатриса прошептала за спиной:

— Неужели они мертвы?

Я наклонился, постучал по голове музыканта, вытащил кинжал и постучал рукоятью. Камень, обычный камень. Все восьмеро из камня. Лица и фигуры переданы с такой искренностью, что скульптора можно обозвать натуралистом, который не умеет даже схалтурить? чтобы промахи выдать за новые изыски.

— Пожалуй, — сказал я задумчиво, — на рыбалку уже не пойдут.

— На... рыбалку?

— Это камни, — ответил я трезво. Всмотрелся в лицо одного, голос мой дрогнул: — Просто хорошо выполненная работа...

Зайчик, повинуясь толчку в бок, пошел дальше, а за спиной прозвучало:

— Сэр Светлый, а что вы называете хорошо выполненной работой?

— Леди, — сказал я. — Близится ночь, а вы меня страшилами пугаете. А я так кустов боюсь.

— Но это же были люди?

— Кто знает? — ответил я с неохотой. — Может быть, они все были свиньями, гадами, сволочами! Но не спрашивайте, что их превратило в камень.

— Я не столь высокого мнения о ваших знаниях, — прозвучал сухой ответ. — Просто...

— Забудьте, — посоветовал я.

Она умолкла, но у меня самого перед глазами окаменевшее лицо одного-единственного из всей компании, который, похоже, успел увидеть что-то ужасное, но еще не успел испугаться, только-только увидел, и это осталось в камне: страшное мгновение, когда информация от глаз начала поступать к лицевым мускулам.

Озноб пробирает только от мысли, что нечто, превратившее музыканта и его приятелей в камень, могло не издохнуть, а все еще бродит в этом странном мире, где нет солнца, нет звездного неба, нет

смены дня и ночи. Я время от времени задействовал и запаховое зрение всякий раз хватаясь за луку седла, изучал все признаки которые могут сообщить об опасности, часто стрелял из лука просто в кусты, где что-то возится подозрительно или же тепловое зрение подсказывало, что там затаилось нечто живое и крупное.

Так же на ходу прошивал стрелами ветки деревьев, сбивая существ, что могут оказаться над головой. Бобик всякий раз подбирал добычу и приволакивал с триумфом. Леди Беатриса бледнела и закатывала глаза: звери в самом деле как будто вышли из кошмарного сна.

Я сказал наконец:

— Чем дольше с вами еду, тем сильнее уверен, что Ева съела не только яблоко, но и змея.

Леди Беатриса охнула:

— Это вы к чему?

— Вы так пугаетесь ерунды, что я вот прям щас готов вас взять на руки и успокаивать, успокаивать... Я только не понял, на что именно вы меня уговариваете? На всякий случай запомните, если меня долго уговаривать, меня ж и уговорить недолго...

Она фыркнула утомленно:

— Ваш простонародный юмор меня уже утомил. Это я не могу понять, чего вы им добиваетесь?

— Взаимопонимания, — ответил я важно. — Ведь легче нести ахинею, чем бревно! Но в действительности все не так, как на самом деле, леди Беатриса! Вот у вас сколько сейчас друзей?..

Она на миг задумалась, но тут же надменно наморщила носик.

— Больше, чем у вас, сэр Светлый.

— Удивительно, — сказал я, обращаясь не столько к леди Беатрисе, как к Бобику и Зайчику, — всякий из лордов без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, сколько он имеет друзей, настолько они у вас не в цене. Стыдно, господа!

Бобик помахал хвостом и сообщил взглядом, что ему нисколько не стыдно, так как с этим у него все в порядке, а леди Беатриса лишь засопела и холодно смолчала.

Пес убежал вперед и остановился на краю странной поляны. Деревья опасливо застыли по окружности, а на поляне только черные папоротники, в самом центре — плита из черного камня, настолько черного, что ни блика, ни отсвета, словно это сама тьма.

— Обойдем, — сказала леди Беатриса дрожащим голосом.

— Послушай женщину и поступай наоборот, — пробормотал я, спешиваясь, — никогда не ошибешься...

Растения упруго покачивались, некоторые я подминал сапогами, но ни хруста, ни треска, а когда я оглянулся, они поднимались такие же упругие и неповрежденные. Пес неохотно двинулся за мной, потом обогнал, сделал круг вокруг могильного камня.

Ни надписи, ни цифр, только безукоризненно правильное белое лицо смотрит из камня. Сперва мне показалось, что оно в глубине камня, потом увидел выдвинувшимся мне навстречу, то ли в самом деле, то ли умелая оптическая иллюзия, но по спине побежали мурашки. Лицо слишком правильное, безукоризненное, даже не определишь, мужчина или женщина.