Ричард Длинные Руки – маркграф
Шрифт:
Зигфрид ухмыльнулся, очень довольный, рот расплылся до ушей.
– Ни разу. Подчиняются довольно охотно. Как же, со мной право силы!.. Она все равно остается как бы чиста и невинна, все было против ее воли. А мне так как раз и нравится.
Я пошел дальше, а рыцари, уловив, что не хочу слушать их разгорающуюся дискуссию о самом важном, остались, только посматривали, чтобы из мертвых никто не встал и не бросился на меня в ножом в руке.
Черт, сколько ни выдавливаю из себя этого гребаного политкорректного слизняка-общечеловека,
Или, если не получается пока что взирать мудро и отстраненно, тогда хотя бы юркнуть в раковину эстета. Это они ухитряются видеть красивое поле битвы, где изящно торчат из земли мечи, в художественном беспорядке разбросаны иззубренные топоры, булавы, моргенштерны и сломанные копья, тускло блестят доспехи павших, бродят и фыркают кони с опустевшими седлами, а я почему-то вижу разрубленные головы с вытекающими мозгами, безобразно вывалившиеся кишки, сизые внутренности, в которые уже спешат вцепиться мелкие зверьки. За такое видение и сам себя упрекаю, не видеть – спокойнее, но что делать, я человек, а не придурок-эстет. Это для них война лишь бравурные марши, цветные мундиры, блестящие доспехи и бросающие вверх чепчики восторженные женщины.
Над головой захлопали крылья. Стая ворон опустилась поблизости и сразу же торопливо начала выклевывать глаза у павших. У кого череп разбит молодецким ударом, жадно захватывали широко раскрытыми клювами кровавую кашу.
Надо и мне суметь опуститься до эстета! Тоже буду кривиться от грубого слова, а в войнах и дурацких битвах за престол буду видеть только изящное, красивое и даже возвышенное. И никакого натурализма, фи, грубо и неэстетично. Настолько неэстетично, что и воевать не захочется, а это вообще безобразие, чем же тогда заниматься изысканному эстету, как не воевать, передвигая на карте бумажные армии, когда не видишь крови, отрубленных голов и да-да! – вывалившихся кишок, требухи, пульсирующей печени, что еще пытается жить, а над нею уже тяжелый сапог победителя, что спешит отрезать палец убитого, а то кольцо снимать долго…
Рядом ворон, ничуть не пугаясь живых, долбил череп молодого и красивого парня. У павшего обломок стрелы в шее, а еще две торчат из груди. Твердый клюв с хрустом проламывает череп в самом нежном месте, где вообще нет кости, в темечке. Кровь брызгает с каждым ударом и плескает на чистое невинное лицо. Ворон деловито глотает, по горлу прокатывается комок, и снова крепкий острый клюв врубается с такой силой и точностью, что мороз пробежал по коже: а не приспособились ли в процессе эволюции клювы воронов именно для раздалбливания черепов павших в битвах?
Если учесть, что войны между людьми гремят десятки тысяч лет всюду и везде, вороны вполне могли перейти на новую пищу, более калорийную и богатую белками. Птичьи организмы приспособились переваривать человеческую кровь, мозги и внутренние органы, и вот уже
Лорд Рейнфельс вернулся с холма и доложил деловито, что захватившему королевское знамя воину милостиво сказано, что его изволит видеть майордом Сен-Мари.
Я сказал виновато:
– Спасибо, лорд… Я иногда забываю про свои обязанности.
Он хитро усмехнулся.
– Не поверите, даже я иногда про них забываю! А у меня опыт побольше.
Двое рыцарей из Фоссано подвели ко мне третьего в помятых доспехах, правый наплечник сорван жестоким ударом, сапоги в крови, и вообще красные брызги даже на щеке, но двигается легко, то ли кровь чужая, то ли священники успели залечить ему раны.
– Вы хорошо сражаетесь, сэр, – сказал я благосклонно. – И отряд ваш хорош, дисциплина чувствуется, что пока редкость… Лицо ваше мне знакомо… Господи, да это Жерар де Брюс?..
Рыцарь с достоинством поклонился.
– Спасибо, ваша светлость, за лестные слова о моем воинском умении. И что помните. Это мой отряд, я его несколько лет обучал.
– Жерар де Брюс, – повторил я пораженно. – Далекий же вы путь проделали!..
– Это верно, ваша светлость.
– Как поживает барон Пусе?
Он коротко поклонился.
– Поживает, спасибо.
– Как отпустил вас? – продолжал я допытываться. – Или нашел более сговорчивого начальника стражи?
Он собирался поклониться снова, но наверняка решил, что слишком часто, выпрямился и посмотрел мне в глаза.
– Барон, – ответил он с достоинством, – никогда не гневался, когда я с ним спорил. И часто делал так, как советовал я. Это он порекомендовал мне помочь вам в вашем походе.
Я изумился.
– Походе? А что он о нем знал?
Сэр Жерар развел руками.
– Я сам удивляюсь, как верно рассуждает мой господин, располагая столь малыми фактами. Но когда вы прибыли в Амальфи и призвали под знамена тамошних рыцарей, даже я понял, затеваете грандиозное. Мой господин сказал, что временно заменит меня моими помощниками.
Я кивнул, а как иначе барон будет знать, где я и что делаю. Быстро же он принял решение и послал начальника охраны с дружиной вслед за Зигфридом, Теодорихом и Ульманом! Вернее, потому и послал Жерара с отрядом так спешно, что не хотел терять Зигфрида из виду.
– Спасибо, сэр Жерар, – сказал я еще раз. – Я благодарен барону за помощь. Он поспешил отдать мне всю дружину, а это… показательно.
Сэр Жерар подумал и все-таки чуть-чуть поклонился.
– У нас тихий край, – напомнил он. – А дружину мой лорд еще наберет.
– Сэр Жерар, – сказал я, – вы захватили королевское знамя! За это по всем воинским законам причитается высокая награда. Что вас интересует больше: земля, титул, имение, золото?
Он снова поклонился очень учтиво, явно переняв у своего хозяина.
– Я обещал, – произнес он с достоинством, – вернуться к моему лорду, как только закончите поход. Потому земля здесь… меня не совсем соблазняет. Хотя, если честно, соблазняет, здесь жаркий край и совсем другие деревья. Однако я обязан вернуться. Это мой долг.